Имя: Сергей Эйзенштейн (Sergey Eisenshteyn)
Дата рождения: 10 января 1898 года
Дата смерти: 11 февраля 1948 года
Возраст: 50 лет
Место рождения: Рига, Латвия
Место смерти: Москва, Россия
Деятельность: режиссер театра и кино
Семейное положение: был женат
Сергей Эйзенштейн - биография
Рафинированный буржуазный мальчик Сергей Эйзенштейн стал гениальным режиссером - его "Броненосец "Потемкин" признан лучшим фильмом всех времен и народов. Однако вскоре певцу Революции пришлось сражаться с теми, кого он воспел.
Любимый сын Рорик, ясноглазый ласковый Котик - Сереженька Эйзенштейн, которого известный рижский архитектор Михаил Осипович Эйзенштейн не отдал при разводе супруге Юлии Ивановне. Смышленый милый мальчик, которого папенька так любил водить в цирк, театры, кинематограф и каждый год обязательно вывозил на Рижское взморье. Холил и лелеял, неустанно превознося перед светскими гостями успехи сына - первого ученика в престижном реальном училище.
Отчего же, превратившись в знаменитого на весь мир режиссера, Кот стал так жесток к своему папеньке? И откуда это презрение, когда речь идет об архитектурных изысках отца? «Папа -растягивавший человеческие профили на высоту полутора этажей в отделке углов зданий, вытягивавший руки женщин, сделанных из железа водосточных труб... Как интересно стекали дождевые воды по их жестяным промежностям. Папа - победно взвивавший в небо хвосты штукатурных львов, нагромождаемых на верха домов. Папа - сам lion de platre (гипсовый лев]».
Работы папеньки - почти два десятка зданий на главных улицах Риги - вызывали у Сергея стыд. Сказать по правде, декор домов и впрямь был избыточен. А уж когда выяснилось, что почти античными профилями Эйзенштейн-старший украсил чужие типовые проекты, жестокие современники подняли его на смех. Но в наше время все эти дрязги забыты... И, похоже, для Сергея дело было вовсе не в стиле. Только став взрослым, сын полностью осознал, чего лишил его папенька.
Сережа Эйзенштейн родился 22 января 1898 года в богатой рижской семье и рос типично буржуазным мальчиком. Свое сероглазое чудо с льняными кудрями в белом матросском костюмчике родители сначала ласково называли Рорик, позже - Котик. «Послушный, воспитанный, шаркающий ножкой, хрупкий, худенький, беззащитный и очень застенчивый», - описывал себя маленького Рорик многим позже.
В их буржуазном доме часто гостили высокие городские чиновники и предприниматели. Праздники всегда были пышными. Если Новый год. то елка вся в свечах, звездах, золоченых грецких орехах, спадающих дождем золотых нитях и цепях из золотой же бумаги. И горы подарков... На дни рождения - иллюминация сада, разыгрываемые семьей и гостями любительские спектакли, фантастически вкусные груши в сладком соусе и хрипло орущий граммофон.
Настоящее приключение - ежегодные дачные поездки на Рижское взморье. Туда приезжал младший брат папеньки, бравый офицер с восхитительно изогнутой блестящей шашкой, позже погибший на русско-японской войне. Соседка по даче - «что-то очень стройное с черными волосами на пробор, в разлетающемся кимоно нежнейших голубых и розовых тонов». Особенно отчетливо запомнились Котику рукава: в одном из них дама носила крошечного щенка. Но больше всего захватывало дух от цирка и синематографа. Когда в 1906 году семья поехала в Париж, Котик позабыл о достопримечательностях города, впервые попав на показ трюкового фильма Жоржа Мельеса.
Еще одно впечатление биографии детства - печальное. Вот фотография с Рижского взморья. Рядом с 13-летним Сережей его друг, в будущем - знаменитый актер Мака Штраух, а на заднем плане - мама и тетя Максима. Друг счастлив, а Кот склонил голову, будто маленький старичок, - в глазах вселенская тоска. Два года назад он наивным детским почерком написал о разводе родителей: «Драма, увиденная одиннадцатилетним мальчиком»...
Юлии Ивановне пришлось тогда уехать в Петербург -пережив публичный позор (ее неверность доказывалась в суде), она стала изгоем в родной семье. Котик с отцом остались в Риге. Вмиг лишившийся материнской заботы мальчик писал «дорогой МамуНе» сначала еженедельно, потом все реже - папенька и домашние отвлекали...
О болезнях сына Юлия Ивановна почти всегда узнавала постфактум. Вместо нее у постели дежурила приставленный папенькой суррогат. Гувернантка Филя. Отставной Мамуне оставалось лишь строчить все более частые письма да слать подарки -все, что бы Котик ни попросил. Однажды Сережа умолял раздобыть собачку (папенька не разрешил), а от ружья отказался: «Очень благодарю за намерение подарить мне ружье, но прошу не исполнять
его. Я никогда не имел влечения к оружию, а что самое главное - мне негде будет стрелять». Зато мальчик очень мечтал о фотоаппарате -и вскоре его получил.
Семья матери была очень богата: известный купеческий род Конецких владел компанией «Невское баржное пароходство». Поэтому до революции не стесненная в финансах Мамуня имела возможность исполнять все пожелания сына. Кроме разве что одного - ответить мальчику тем, чем он заканчивал все свои письма: «Целую Тебя 10 ООО ООО ООО раз в обе щеки. Твой Котик или С. Эйзенштейн...», «Целую Тебя 1000 линейных, кубических и квадратных раз. Твой всегда Тебя любящий Котик», «Целую крепко, так крепко, что дырка будет непременно. Твой Тебя истинно любящий Котик».
Котик старательно учился, и особенно нахваливал его батюшка: по Закону Божию сплошные пятерки. В Великий пост мальчик обязательно причащался, а на Пасху вместе с папенькой выстаивал длинную церковную службу.
Первая мировая война положила конец финансовому благополучию семьи. У папеньки и Мамуни начались такие денежные трудности, что не сразу удалось справить подросшему сыну пальто. Но куда больше Кот страдал от известий о гибели знакомых и вида страданий раненых - в Ригу их привезли 26 тысяч. Он даже помогал в госпитале, пока там не вспыхнула дизентерия.
Рижское реальное училище Сережа окончил в октябре 1914-го и в следующем году поступил в Петербургский институт гражданских инженеров - тот самый, который окончил папенька. Их совместная жизнь на этом завершилась, о чем Кот никогда не жалел.
Однако продолжить семейную традицию Сергею было не суждено - в его планы вмешалась Октябрьская революция. У папеньки красные вызвали резкое отторжение, а вот сын, напротив, их принял. Все, что отличалось от буржуазного уклада собственной семейки, было Коту по душе. Он записался добровольцем в Красную Армию и - несмотря на ужасы войны - заполучил настоящее раздолье для творчества. Красноармейцы на ура принимали его карикатуры на Антанту и передвижные спектакли. Уже тогда ослепительный талант режиссера явил себя в полной силе.
Незадолго до начала своей бурлящей военно-творческой жизни Кот вырвался на встречу к отцу: в уездном городке Юрьеве-Польском Владимирской губернии он поздравил папеньку с 50-летием. Юбиляр сам тогда преподнес сыну подарок - книги, среди которых «Итальянские комедии и интермедии...» академика Перетца. Ее Сергей впоследствии берег пуще зеницы ока и не раз на нее ссылался. Это была их последняя встреча с отцом: в 1921 году Эйзенштейн-старший скоропостижно скончался в Берлине.
Осенью 1920 года Сергея направили в Академию генерального штаба, на отделение восточных языков. Кот виртуозно сумел обернуть учебу себе на пользу. Академия - это лишь трамплин для работы в театре, отличная возможность перебраться в Москву. А изучение иероглифов - он вызвался в Академии учить японский язык - помогло будущему режиссеру разобраться в природе монтажа: его сравнение фильмов с иероглифами появится позже в учебниках по истории кино.
Все получилось, как и было задумано: уже вскоре Сергей оформлял спектакли в Первом рабочем театре Пролеткульта и учился в Государственных высших режиссерских мастерских под руководством Всеволода Мейерхольда. Однако едва гениальный Учитель заметил, что мизансцены Эйзена (это очередное прозвище Сергея закрепилось за ним на всю жизнь) превосходят его собственные, отношения охладели. На одной из лекций супруга Всеволода Эмильевича Зинаида Райх передала записку: «Сережа, когда Мейерхольд почувствовал себя готовым режиссером, он ушел от Станиславского». И Эйзенштейн закрыл за собой дверь.
Он сам начал ставить спектакли в театре Пролеткульта, одновременно закрутив роман с его примой, красавицей Верочкой Януковой. За короткое время выпустил несколько премьер и опубликовал свой творческий манифест «Монтаж аттракционов».
Первый заказ на фильм Сергей получил в 1924-м. Требовалось в сжатые сроки сделать ленту об Октябрьской всероссийской политической стачке 1905 года. В июле, опробовав собственный метод «монтажа аттракционов» (когда движение создается особым ритмом монтажа кадров), он снял митинг, на котором перед 7000 рабочих выступал Троцкий, - один из лучших эпизодов ленты.
К началу декабря фильм был завершен, благополучно сдан цензуре, и Сергей со спокойной душой отбыл на полтора месяца в Берлин. А в ноябре 1924 года началась травля Троцкого: критика его книг, выступление на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС Сталина. Драматург «Стачки» Плетнев тут же осудил свое детище, однако Эйзенштейн не спешил перекраивать фильм - за что и поплатился, моментально лишившись всех должностей в Пролеткульте.
Изрядно порезанную «Стачку» публике все же явили. Вакханалия вокруг ленты и последовавшая за этим обструкция принесли режиссеру первое жестокое разочарование. Но преподанный большевиками урок не пошел ему впрок. Эйзенштейн и впредь всеми способами избегал переделки собственных фильмов.
После съемок «Стачки» полным крахом обернулись и отношения режиссера с пролеткультовской примой Верочкой. Прекратив работу в театре, Сергей все реже стал с нею видеться. А ведь привыкшая к поклонению Янукова была настоящей звездой - в нее влюблялись очень многие, в том числе красавец Григорий Александров. Актриса Юдифь Глизер, жена эйзенштейновского друга детства Штрауха, с сожалением вспоминала: «Эйзен был влюблен в Янукову. Она дарила его взаимностью... И только сейчас я думаю, что произошла какая-то трагедия...»
Повзрослевший Кот никогда не распространялся о своих романах публично - сыт был по горло скандальным разводом родителей. Правды из него было не выжечь каленым железом. Покров с тайны сбросила Глизер, однажды пересказавшая слова его домработницы: «После того вечера Эйзенштейн заперся в своей комнате, не хотел никого видеть, почти ничего не ел. Он находится в черной меланхолии, была эта женщина, просидела довольно долго, а как ушла -с ним такое творится, что даже страшно становится. Что-то кричит, а входишь - швыряет подушки. Потом вроде стонет и катается по полу». Но и Верочка Янукова не нашла своего счастья: хотя и замуж выходила, и дочку родила - умерла молодой, после неудачного романа с немецким режиссером.
Несмотря на передряги на личном фронте, 1925 год стал лучшим в жизни Сергея - он снял свой самый главный шедевр: фильм «Броненосец «Потемкин». Работая над ним, Эйзенштейн был неимоверно счастлив: все эпизоды, от первого до последнего, снимались легко, на одном дыхании. На ленту хватило каких-то трех месяцев. Но главное: не мешала отечественная цензура - была полная свобода творить. И Сергей упивался этой свободой в «Потемкине».
Вообше-то никакого «Потемкина» не планировалось: Сергей получил заказ Президиума ЦИК СССР на эпопею «1905 год». Однако снять фильм по громоздкому сценарию Нины Агаджановой- Шутко в срок не представлялось возможным - тогда из всего текста он выбрал историю бунта на броненосце «Князь Потемкин-Таврический».
Сюжет основывался на реальных событиях. 14 июня 1905 года матросы одного из самых грозных кораблей Черноморского флота взбунтовались во время учений недалеко от Одессы. Повод - некачественное мясо в борще. Бунтовщики убили командира и нескольких офицеров, остальных арестовали. Однако восстание не переросло в мятеж, а судьба экипажа сложилась трагически. Когда истощились запасы угля, воды и провизии, броненосец отправился в Румынию и сдался властям. 47 членов команды тут же вернулись в Россию, где их осудили: троих приговорили к смертной казни, которую позже заменили ли каторгу. Около 700 потемкинцев остались на чужбине и в большинстве своем бедствовали.
Из всего этого Эйзенштейн сотворил историю идеального бунта - с героями-матросами, поднявшимися на восстание после убийства товарища, и потрясающей по воздействию на зрителей сценой расстрела войсками мирных жителей. Лента снималась в Одессе. У знаменитой Одесской лестницы (после фильма ее называют Потемкинской) Сергей придумал одну из самых жестких антивоенных сцен -когда мать поднимается навстречу войскам с мертвым ребенком на руках и идут титры: «Не стреляйте!»
Вошедшие в фильм исторические факты были эмоционально усилены. Так, мясо для борща на настоящем «Потемкине» было с невидимыми глазу личинками, а в киноэпизоде в нем омерзительно копошатся огромные черви. В конце фильма - победно «выплывающий» прямо на зрителей сквозь строй кораблей «Потемкин» и призыв: «Присоединяйтесь к нам! Братья».
Лента получилась столь мощной энергетики, что ее испугались показывать в большинстве зарубежных стран. Лишь в 1953 году этот запрет сняли во Франции, в 1959-м - в Японии, в 1975-м - в Португалии. А вот в Германии скрыть «Потемкин» не вышло. Когда в одном из городов власти запретили показ, жители устроили митинг
После премьеры «Потемкина» Эйзенштейн проснулся знаменитым. В 1926-м фильм отметила Американская киноакадемия и «молодого гения» пригласил поработать в Голливуд сам Дуглас Фэрбенкс. Сергей принялся хлопотать о выезде в Штаты - разрешение мог дать только Сталин. Вождь нехотя позволил загранкомандировку, в которую режиссер отправился вместе с сыгравшим в «Потемкине» Григорием Александровым и оператором фильма Эдуардом Тиссэ.
Однако до поездки он успел еще снять посвященный 10-летию Октябрьской революции «Октябрь». От Эйзенштейна ждали второго «Потемкина», но он - экспериментатор по натуре - сделал другое кино, интеллектуальное. Только штурм Зимнего снял в своих прежних традициях - после выхода фильма зрители будут считать, что в реальности все происходило именно так. Впрочем, оглушающей славы фильма о броненосце «Октябрь» не получил.
По пути в Америку Эйзенштейн вместе с Тиссэ и Александровым побывали в Европе. Свободно говоривший на нескольких языках, Эйзенштейн выступал по берлинскому радио, читал лекции в Гамбурге и Берлине. Лондоне и Кембриджском университете. Антверпене и Амстердаме, в Сорбонне. Встречался с Бернардом Шоу, Луиджи Пиран-делло, Джеймсом Джойсом, Федором Шаляпиным.
И вот он наконец оказался на борту корабля, следовавшего в Нью-Йорк. Каюта класса люкс состояла из двух больших и нескольких маленьких комнат, двух ванных. «Вообще, на суше бы так жить», - восклицал Сергей в письме к матушке. Этот пятидневный круиз стоил кинокомпании Paramount Pictures 1350 долларов. И жизнь на корабле - как в самом шикарном отеле: «Бульон на палубе. Кофе в громадном холле. Купальный бассейн, тир, спортивные площадки, бары, концерты 4 раза в день и танцы в нескольких залах» - так Сергей описывал удобства в письме матери.
Сергей лелеял самые радужные надежды сделать новый «Потемкин», только на американском материале и звуковой. Об этом мечтали и американские продюсеры, приглашая его в Голливуд, - заполучить кассовую ленту в стиле Эйзенштейна.
Воодушевленный перспективами, он снова часто писал матушке и даже подписывался, как в те далекие времена: «Кот». «Любящий сын Сергий». 12 мая 1930 года он сошел на берег в нью-йоркском порту. В самом центре города русским арендовали шикарные апартаменты, рядом огромный парк и - вот же радость - зверинец. Знаменитости буквально рвали Сергея на части, он снова с блеском выступал в университетах. В результате в Нью-Йорке задержался дольше запланированных двух недель, и все это время его превозносила пресса.
В Голливуде одно из самых сильных впечатлений он получил от знакомства с Уолтом Диснеем и посещением его студии. «Вообще Америка - что надо», - признавался он в очередном письме матушке. Когда, утомившись от голливудских вечеринок, Эйзен и компания не знали, как от всех этих ночных пьянок отвязаться, спасла Грета Гарбо. «Вы, разумеется, должны принимать приглашения, -сказала она. - Людям не понравится ваш отказ. Принимайте приглашения и не ходите. Никто никогда не замечает чьего-либо отсутствия». Эйзенштейн, наконец, смог заняться делом.
По договору с Paramount вместе с англичанином Айвором Монтегю и Александровым Эйзенштейн начал работу над сценарием по «Американской трагедии». В написании активно участвовал и ее автор Теодор Драйзер. Однако уже через месяц «американская трагедия» произошла в жизни самого режиссера: студия вдруг расторгла контракт. Это был настоящий удар под дых. По мнению голливудских кинобоссов. Эйзенштейн чересчур революционизировал человеческие драмы героев. А никому туг это не нужно.
Письма к матушке стали короче. Он не хотел ее тревожить. Писал теперь главным образом влюбленной в него журналистке Пере Аташевой - в рассказах о том, как ему наплевали в душу, эмоции били через край. Милая понимающая Пера утешала его как могла.
Эйфория от Америки улетучилась в один день - когда перестали приходить приглашениями на голливудские вечеринки. Теперь уже не от чего
было уставать. Слухи - коварная вещь: те самые люди, чьи двери для Сергея были открыты, отныне не желали иметь ничего общего с «красным». И все же, несмотря на разногласия, Paramount согласилась оплатить режиссеру и его группе дорогу обратно - через Гавайские острова, Гонолулу, Японию и Китай.
В декабре Эйзенштейн написал матушке о «еще одном колене странствий»: его группа подъехала к мексиканской границе с намерением сделать фильм-путешествие об этой стране. О денежной поддержке Эйзенштейн договорился с членом социалистической партии США, писателем Эптоном Синклером.
Фильм «Да здравствует Мексика!» снимали по всей республике, группа собрала огромное количество материала, и у Эйзенштейна отменно получалось то, что задумал, - показать душу страны текилы и остатков древних цивилизаций ацтеков и майя. Однако неудачи к нему будто приклеились: и этому грандиозному замыслу не суждено бьшо осуществиться. Было отснято уже 75 тысяч метров пленки, когда Сталин телеграммой отозвал Эйзенштейна в СССР. Согласно договору, негатив незавершенного фильма остался в США, где с разрешения Синклера выпускаются две части фильма, созданные на основе материалов Эйзенштейна: «Буря над Мехико» (1933) и «Время на Солнце» (1939). Чаплин, который видел первую часть, назвал ее «лучшим фильмом мирового кино». В СССР мексиканские киноматериалы Эйзенштейна попали уже после его смерти.
В мае 1932 года Сергей вернулся в Москву - на Белорусском вокзале его встретила матушка Юлия Ивановна. Однако вместо тихого семейного отдыха Кот первым делом реишл спасать свою «Мексику». Он пошел на отчаянный шаг: написал письмо Сталину с просьбой принять лично. Но одним лишь росчерком пера -«не могу принять... некогда» - тот поставил на фильме крест.
О роли вождя в травле вернувшегося из Америки Эйзенштейна стало известно позже. Из архивных документов следует, что в июне 1932 года Сталин из Сочи наставлял оставшегося в Москве Первого секретаря Московского областного, а затем и городского комитетов партии Лазаря Кагановича: «Обратите внимание на Эйзенштейна, старающегося через Горького, Киршона и некоторых комсомольцев пролезть вновь в главные кинооператоры СССР. Если он благодаря ротозейству культпропа добьется своей цели, то его победа будет выглядеть как премия всем будущим (и настоящим) дезертирам.
Предупредите ЦКмол». В ответ главный чистильщик партийных рядов предложил не только запретить «дезертиру» ставить фильмы, а «и вообще расстрелять .. .поскольку мы не можем ему доверять; он растратит миллионы, но не даст нам ничего, потому что он против социализма». Эйзенштейн тогда чудом уцелел - против расстрела оказались Жданов и Молотов.
Почва уплывала у Сергея из-под ног - чтобы не сойти с ума, он занялся преподавательской работой. Став завкафедрой режиссуры в ГИКе (ВГИК), с энтузиазмом обучал студентов тому, от чего самого отлучили. И при этом успевал еще писать статьи по теории и практике режиссуры.
В 1934 году он тайно женился на Пере Аташевой. журналистке, в прошлом актрисе. Долгое время Сергею с женщинами катастрофически не везло. Гений на съемочной площадке, в обычной жизни он превращался в страдающего от разлуки с Мамуней Котика. Девушки, в которых Кот был влюблен, предпочитали других. Вели с Сергеем романтические беседы, а потом скоропалительно выскакивали замуж. По контрасту с низеньким нескладным Сергеем с коротким туловищем и большой головой их избранники оказывались рослыми, красивыми и почти всегда - без искры гениальности. Обо всех этих историях Эйзенштейн как-то сказал: «Гадкий Утенок так и не стал лебедем...»
Пере Аташевой он писал из Москвы, из Питера, из Америки, из Мексики. Когда они стали жить вместе, у него как будто открылось второе дыхание: весной 1935-го пошел напролом. Неожиданно для сценариста Александра Ржешевского «сам Эйзенштейн» заинтересовался его сценарием, от которого другой режиссер уже отказался. Историю о пионере Павлике Морозове, убитом отцом за донос. Ржешевский написал по следам газетных публикаций. Только место действия (Северный Урал) перенес в живописные тургеневские места, заодно позаимствовав у классика и название «Бежин луг».
Главное управление кинематографии (ГУК) возглавлял в те годы Борис Шумяцкий. Чиновник и так неприязненно относился к режиссеру. а указание Сталина не дать Эйзенштейну «пролезть в главные кинооператоры страны» развязало ему руки. ГУК был цензором, без разрешения которого киностудии ничего не могли - ни запустить фильм в работу, ни выпустить в прокат. И проблемы «Бежина луга» начались еще с читки сценария. ГУК внес правки, на которые Эйзенштейн - убежденный, что режиссер имеет право на собственное творческое видение, - попросту наплевал. Некоторые эпизоды он снял с точностью до наоборот. К примеру, сцену разгрома церкви чиновники требовали сократить, а у исправно причащавшегося в детстве Кота она получилась едва ли не главной.
Однако, видно, и небесам неугодна была эта сцена - снимая ее, Эйзенштейн заболел черной оспой: это был единственный случай такой инфекции в Москве. Жестокая хворь его едва не прикончила - обессилевшего от лихорадки его самоотверженно выходила верная Пера, чудом не заболевшая. А вот для фильма этот простой оказался смертельным.
Пока Эйзенштейн боролся за жизнь, отснятые эпизоды успели дважды просмотреть в ГУКе. Чиновники вволю поиздевались, заявив, что «куски мертвой природы (рассвет), куски без актеров (трактора ночью и днем) сделаны хорошо. Весь же материал с участием людей «говорит о неверной трактовке образов...» Они предложили полностью переделать готовый почти фильм, сменив даже актерский состав.
Эйзенштейн отказался. Принципиально. Хотя на студии ходили сплетни о том, что сделал он это все же из-за Елизаветы Телешевой, сыгравшей в «Бежином луге» председателя колхоза. Эта гранд-дама МХАТа после того, как Сергей вдруг разошелся с Перой по непонятным причинам, взяла мэтра под свою опеку. Постепенно восхищение Лизы Мэтром - как она его называла - переросло в нежную привязанность. Во время уничтожения «Бежина луга» Телешева стояла за своего Мэтра горой, что, возможно, тоже повлияло на решение, которое неожиданно принял директор «Мосфильма» Борис Бабицкий. Хотя, скорее всего, он просто понимал, что «Бежин луг» - настоящий шедевр и, проявив смелость, позволил выздоровевшему Эйзенштейну снова проигнорировать большинство правок.
Однако силы были неравны: 5 февраля 1937 года ГУК окончательно запретил «Бежин луг» «ввиду антихудожественности и явной политической несостоятельности». На этом Шумяцкий не успокоился. В сентябре на I съезде профсоюзов кинофотоработников он попытался добить Эйзенштейна. Во всеуслышание чиновник обвинил режиссера в принадлежности к «шайке» уже бывшего директора «Мосфильма» - Бориса Бабицкого репрессировали в том же 1937-м.
Прибегнув к почти мошенническим уловкам - подтасовке событий и дат, искажению смысла статей Эйзенштейна, Шумяцкий заявил, что режиссер ведет тайную борьбу против советского искусства. Ответного слова Сергею не дали, и он написал письмо съезду, назвав обвинения Шумяцкого «гнуснейшей ложью». В письме Эйзенштейн подробно разоблачил каждую подтасовку чиновника- возможно, это и спасло ему жизнь. Когда
Шумяцкий предложил Сталину «считать невозможным использовать С. Эйзенштейна на режиссерской работе в кино». Молотов, Ворошилов и Жданов высказались против. Помедлив, вождь присоединился.
История с «Бежиным лугом» длилась два года, и противостояние чиновничьей мясорубке не прошло для режиссера бесследно. У Эйзенштейна не только болело сердце, он был на грани самоубийства. А когда после всех передряг «Мосфильм» забрал у него и сценарий фильма «Мы - русский народ», Сергей в предынфарктном состоянии уехал лечиться в Кисловодск. Оттуда он писал автору сценария, драматургу Всеволоду Вишневскому: «Не обманывайтесь цветом чернил - это письмо написано кровью... изрядно мне поломали хребет...»
Наплевав на гордость, он умолял Вишневского посодействовать в возврате сценария. А в ожидании ответа вытеснял душевные страдания физическими: по шесть часов ходил по горам, пока не сорвал на ногах вены. В ответ же - сплошные отписки. А вскоре Вишневский начал работать над фильмом с другим режиссером. Но предательство, даже маленькое, никогда не остается безнаказанным: настоящий блокбастер про русский народ снял все-таки именно Эйзенштейн.
Работа над историческим фильмом «Александр Невский» стала для Сергея спасением. Малобюджетную ленту ему дали едва ли не из жалости. Однако пронизанный верой в победу русского народа «Невский» превзошел всех конкурентов. Фильм с Николаем Черкасовым в главной роли имел почти такой же ошеломляющий успех, как «Потемкин». А главное, появился в нужный момент - войну предчувствовали, кажется, все. За этот фильм Эйзенштейн получил сначала орден Ленина, затем -почти индульгенцию: Сталинскую премию.
После триумфа «Невского» отношения с Лизой разладились. Сергей вновь ошутил себя на коне и, кажется, стал тяготиться своим амплуа любимого, которого все обижают. Почувствовав это, Лиза в 1939 году предложила расстаться, но кризис в их отношениях тянулся еще несколько лет.
Выпустив «Невского», Эйзенштейн написал исследование «Монтаж», поставил в Большом театре оперу Вагнера «Валькирия». А в январе 1941-го по предложению Кремля взялся снимать фильм «Иван Грозный». Когда началась Великая Отечественная, «Мосфильм» эвакуировали в Алма-Ату. МХАТ- в Саратов. Эта вынужденная разлука и поставила в их с Елизаветой отношениях последнюю точку.
В Алма-Ату Эйзенштейн приехал с огромным количеством книг - библиографических раритетов и рукописей. И, по военным меркам, устроился довольно неплохо - даже выписал из Москвы давнюю прислугу Петровну, что в штыки было воспринято матушкой Юлией Ивановной. Она сама мечтала приехать к сыну, но он вместо этого выслал денег.
Телешевой удалось вырваться к Мэтру, когда он уже собирался в Москву, на утверждение сценария. Вместе они провели считаные дни, и это была их последняя встреча. Елизавета поняла, что время упущено, когда вскоре вновь увидела рядом с Эйзеном Перу Аташеву, с которой он в конце концов помирился.
Преданная Пера напоминала Сергею гувернантку Филю из рижского детства. Служившая в доме папеньки добрейшая Филя - Мария Элк-сне, Котика никогда не критиковала, защищала от нападок и всегда была рядом. Пера тоже делала для него все: находила нужные документы, сортировала корреспонденцию, переводила отзывы прессы.
Режиссеру было тогда не до личных терзаний - первое место в его жизни занимало кино. Поиск актеров, которые могли бы добраться до Алма-Аты, и съемочный процесс захватили его целиком.
Студийные съемки шли ночью, поскольку электроэнергии не хватало - днем ее давали только на предприятия. Спать приходилось в разное время суток, но никто на это не жаловался. все стоически подстраивались под этот режим военного времени.
Исполнителя роли царя - Николая Черкасова - Эйзенштейн считал своим талисманом. Режиссер был уверен, что этот актер, сыгравший Невского, приносит ему удачу. По словам супруги Черкасова, ее муж был такой же трудоголик, как и Эйзенштейн. Эйзен, каждый кадр зарисовывавший заранее, о Черкасове говорил: «Он наполняет мой рисунок своей доброй и теплой кровью».
Поскольку история не укладывалась в одну серию, пришлось разбить фильм на три части. Первая, в которой злодеяния царя и опричнины еще не показаны, вышла на экраны в 1945-м и тут же получила хвалебный отзыв вождя, а режиссер - мандат на продолжение работы в виде очередной Сталинской премии. Впрочем, если считать ее высшей в ту пору наградой, то она была вполне заслуженной. Чарли Чаплин писал: «Фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», который я увидел после Второй мировой войны, представляется мне высшим достижением в жанре исторических фильмов. Эйзенштейн трактует историю поэтически и, на мой взгляд, это превосходнейший метод ее трактовки».
Сталину такая трактовка тоже нравилась. Ассоциируя себя с главным героем картины, он пребывал в восторге. Развязка наступила на утверждении второй серии, в которой отношение Эйзенштейна к главному персонажу резко изменилось. По ходу съемок режиссер тщательно изучал архивные документы и счел, что не может погрешить против исторической правды, представив Грозного прогрессивным правителем. Царь в картине Эйзенштейна превратился в жестокого тирана, изощренного убийцу, расплачивающегося за свои грехи муками совести.
Эйзенштейн знал, что съемки курировал лично Сталин. И, предвидя катастрофу со второй серией, пытался найти тихую гавань - место, где можно было бы если не скрыться, то хотя бы на время спрятаться от преследований. Он понимал, что травли, как с «Бежиным лугом», сердце не выдержит. В июле 1945-го он писал первому секретарю ЦК ВКПБ Латвии: «Мне бы очень хотелось еще и оказать посильную помощь молодой латвийской кинематографии... Этому очень помогло бы, если бы я в Риге мог обладать каким-либо постоянным жильем - домиком... и уголком на Рижском взморье».
Однако в уголок детства Эйзенштейну вернуться было не суждено. В 1946-м, на банкете по случаю присуждения Сталинских премий кинематографистам (в том числе за первую серию «Грозного»), у него случился инфаркт. А вскоре и еще один, после того как 8 августа 1946 года скончалась Мамуня.
Отношения сына с матерью после революции не были уже такими теплыми, как в детстве и юности, - Юлия Ивановна сильно страдала от того, что ее Кот «все время задевал религию». Но всепоглощающая любовь к Мамуне никуда не делась. Кот трепетно о ней заботился: постоянно навещал на даче в подмосковном Кратове, обеспечивая всем необходимым. Во время похорон Сергей вновь почувствовал сильнейшую боль в груди - «сердечную спазму», как он это называл.
Такая же «спазма» случилась и когда пришло официальное известие о расстреле Учителя. Всеволод Мейерхольд был арестован еще в 1940-м, тогда же расстрелян, однако родные и знакомые знали лишь о приговоре «10 лет без права переписки». Страшные догадки не раз посещали и дочь Мейерхольда Ирину, и Эйзенштейна. Сергей чувствовал, что Учителя давно нет в живых, Ирина же была в этом убеждена. Теперь это официально подтвердилось. Сердце болело все сильнее, но собой Эйзенштейну было заниматься некогда: надо было доснять фильм «во что бы то ни стало».
Под этим «во что бы то ни стало» подразумевались все нарастающие придирки Сталина и его окружения. В феврале 1947 года едва живой Эйзенштейн вместе с Николаем Черкасовым ездили по вызову в Кремль. На встрече со Сталиным присутствовали Жданов и Молотов. «У вас неправильно показана опричнина... как Ку-клукс-клан... - сказал Сталин, -царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета... нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств... кого-то казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал...»
Музыку к фильму написал Сергей Прокофьев. и она только подогрела злость Сталина. В сценах злодеяний опричников стилизованная под литургию мелодия усиливала ужас от преступлений. Вне себя от ярости, вождь потребовал переснять готовую почти серию, и Эйзенштейн не выдержал: «Какие пересъемки? Неужели вы не понимаете, что я умру... Я и думать о «Грозном» без боли в сердце не могу...» Рассказ режиссера о том, что после завершения картины он заболел, сочувствия тирана не вызвал.
В конце концов Эйзенштейн вынужден был обещать переделку, однако исполнять свои слова не спешил, понимая, что это уже вопрос жизни и смерти кого-то из них двоих: Сталина или его.
Это понимали многие. Тогдашний коллега Эйзенштейна по институту режиссер Лев Кулешов вспоминал: «Передо мной стояла задача провести кафедру, посвященную проработке и осуждению творчества Сергея Михайловича, - осуждению гениальной второй серии «Ивана Грозного». Я знал, что Эйзенштейн все понял, я знал, как тяжело ему, ибо я сам бывал не раз прорабатываем. «Проработка» состоялась, но всем членам кафедры удалось провести ее с необходимым тактом, не оскорбить художника и не растравить чудовищной раны...»
Эйзенштейн тянул время -это был единственный способ сохранить фильм. Вместо того чтобы уничтожить готовую ленту и исполнить прихоть тирана, Эйзенштейн уселся за рукописи.
В ночь с 10 на 11 февраля 1948 года сердце Сергея Эйзенштейна остановилось. Режиссер был за столом, на котором лежала последняя страница его статьи «Цветовое кино». Одна из строк на листе изломана: «Здесь случилась сердечная спазма. Вот ее след в почерке...»
Ему было всего 50 лет, как и папеньке. Он отважно сражался за свои фильмы и убеждения до конца, не испугавшись грозного Сталина. И судьбе было угодно сохранить его последний шедевр: вторая серия «Ивана Грозного» в авторском монтаже была извлечена на свет после смерти тирана. В 1958 году ее увидели зрители.
