Я очень люблю женщин. У меня их было много. Самых лучших. Не всегда я был им верен, конечно. Но когда по-настоящему влюбился, всех других забыл. Это произошло с Борисом Хмельницким в 35 лет, когда актер первый раз женился. На Марианне Александровне Вертинской.
Родители мои прожили вместе почти полвека и очень любили друг друга. Нас — меня и мою дорогую сестру Луизу — воспитали в любви. Папа был военнослужащим, возглавлял дома офицеров — окружные, гарнизонные. После войны (он воевал в Маньчжурии, а потом был комендантом дворца императора Пуи) папа привез домой не шмотки и ковры, а музыкальные инструменты. Он очень любил музыку, хотя сам не играл ни на чем, даже слуха у него не было. И мама музыку очень любила. В доме были рояль, гитара, аккордеон, баян, балалайки, домры, и нас учили музыке. Когда мы переезжали в другой город, мама первым делом шла не на рынок, а искать нам учителя. Я закончил музыкальное училище, Луиза — Львовскую консерваторию, и дети наши тоже учатся музыке.
Я хорошо помню ночь, когда папа вернулся с войны. Шел сорок пятый год, мы тогда жили в Спасске. Отец привез два набора пластинок «Колумбии»; Это были песни Александра Вертинского и Петра Лещенко. И мы с Луизой лежали и слушали, как родители за стеной крутили эти пластинки. Первые песни, которые я запомнил, — «Дорогой длинною » и «Желтый ангел» Вертинского. А потом Александр Николаевич приехал во Львов с концертами. Папа тогда служил начальником окружного дома офицеров, и мы вместе с ним пошли за кулисы.
Мне было лет четырнадцать. Я говорю: «Александр Николаевич, а я вас помню». — «Да что вы? Откуда же вы можете меня помнить?» И я рассказываю, как папа привез с войны его пластинки. И начал напевать по памяти... Он никак не мог поверить, что четырнадцатилетний мальчик знает его песни, покачивал головой, удивлялся... Я помню все: его жесты, движения, как он на сцене стоял. Актер он был гениальный. Выходил на сцену в черном смокинге, каждая деталь играла. Это был человек, рожденный для смокинга, — аристократ по духу, по манерам. На меня встреча с ним произвела сильное впечатление. А через много лет я женился на его дочери.
— И потеряли интерес к другим женщинам?
— Да! Сразу. Мне хватало Марианны. Она очень яркий человек. Образованная, талантливая, женственная. И порода чувствуется. Настоящая женщина. Такому не научишь, это или есть, или нет. Я ведь Машу давно знаю. Мы вместе учились в Щукинском театральном училище.
Что это был за курс! Такого не было и больше, наверное, никогда не будет. Наш педагог, артист Театра Вахтангова Анатолий Иванович Борисов, видимо, очень любил женщин, знал в них толк, раз набрал таких студенток. Половину из них знала вся страна. Марианна Вертинская уже снялась в фильме «Застава Ильича»... Инна Гулая — тоже выдающаяся актриса. К сожалению, в кино она сделала мало, но каждый ее фильм — событие. «Когда деревья были большими» — потрясающая картина.
Она была такая симпатичная, обаятельная, немножко играла под наив. Как в том анекдоте: мужчину увидела голого — «что это такое?» Как будто никогда не видела. Манера такая. В кино она всех просто сражала наповал своей откровенностью, искренностью. Чистота в ней была, и всегда с трагическим оттенком. Все ее фильмы — с трагедийным финалом. И жизнь так сложилась: и в театре, и с Геной Шпаликовым... Он ведь погиб — повесился. Инну почти не снимали, она стала много пить. Но когда мы учились, и намека не было на то, как все обернется. Я ее никогда не видел в печали — радостная всегда была.
Валя Малявина тоже в кино уже снималась. Она маленькая была, пухленькая, пампушечка такая, очень милая, обаятельная. И тоже с трагическим уклоном. Потом в ее жизни произошла история одна, мрачная и темная... Ну, отсидела за это. Сейчас вот написала книгу, говорят, очень хорошую...
Самой юной была Наташа Селезнева. Сама наивность, просто первоклассница. На самом деле по житейской сметке фору даст многим академикам. И тоже очень хорошая актриса в своем амплуа. Да все девушки у нас на курсе были талантливые — Эра Зиганыпина, Земфира Цахилова, Алла Музыка, Люба Корнева, Татьяна Грибкова, Флора Нерцессова, Галя Яцкина... И вот с этими дамами мы вместе учимся. Нелегко было — такие хорошенькие и такие недоступные. Первые месяцы так казалось. А потом — обычная студенческая жизнь, мы дружили, отмечали какие-то праздники, сдачи спектаклей... Ох, как же весело мы тогда жили! Все собирались в общежитии. Было одно общее — для ГИТИСа и Щукинского училища, Школы-студии МХАТ и Щепкинского...
Помню, приходил Володя Высоцкий, никому еще не известный. Так, какой-то парень хриплый из мхатовского училища. Ну кто он был для нас? Никто. Поет и поет себе какие-то полублатные песни. Подумаешь, многие из нас пели. А влюблен он был в нашу студентку, Нилу Животову из Одессы. Она проучилась у нас года полтора или два, и ее отчислили. Никак она не вписывалась ни в советский театр, ни в советское кино.
Дикой сексуальности была женщина, фантастической... Мэрилин Монро рядом не стояла! И вот Володя в нее влюбился, а она никак не отвечала ему взаимностью. Он приходил, пел, она слушала — и никак. Потом Нила вышла замуж, уехала куда-то на Запад, вернулась, и лет через двадцать я случайно встретил ее в метро. «Вот, — говорю, — знала ли ты, кто за тобой ухаживал?» Она только смеется: «Ну и что?»
К Вертинским ходили всей компанией. Гульбы особой, конечно, не было, заходили перекусить, скромно так сидели, играли на рояле. Дом у них был знаменитый, хлебосольный, и готовили очень вкусно, особенно соленья всякие и сладости — пирожные, тортики разные, пирожки... И Маша здорово готовит, и Настя, ее сестра. Даже идею кто-то подал — в шутку, конечно, — открыть кафе: чай, кофе, молоко, сладости подавать.
А когда увидел впервые их маму, Лидию Владимировну, — остолбенел: женщина нереальной красоты, как будто с космического корабля сошла. Помню, мы ее все время расспрашивали про Александра Николаевича: правда ли то, что о нем говорят? Однажды кто-то спросил, действительно ли он ее в карты выиграл? Она и рассказала, как было. Их знакомство — знаменитая история.
В Харбине она как-то пришла в клуб, где выступал Вертинский. Ей тогда было лет семнадцать, совсем девочка. Из любопытства заглянула в казино — и не успела опомниться, как все проиграла. Больше того, мебель заложила. Попала в лапы опытному крупье, ну и раскрутили ее. Слово за слово, ставки увеличивают — сюжет известный. Что делать? Домой возвращаться нельзя. Вот она села в уголочке, Вертинский выступает, а она сидит, и слезы льются. Он ее увидел, подошел: «Что с вами, деточка? » Выслушал и весь долг за нее заплатил. С этого и начались их отношения.
— Вы ей рассказывали о своей встрече с Вертинским?
— А как же, много раз об этом вспоминали. Лидия Владимировна мне почему-то очень доверяла, просила, чтобы я Машу провожал домой, когда она допоздна засиживалась у нас в общежитии. Не знаю, почему она меня выделяла среди остальных студентов, я ничем особо не отличался. И ничего между мной и Машей не происходило. То есть она мне, конечно, нравилась, девушка красивая, но у нее тогда другие были романы. Я ее просто опекал и перед мамой отчитывался.
Маша меня научила курить. Это ее «заслуга». Как-то мы сидели в кафе «Арктика», заказали мороженое, кто-то закурил. А я тогда не курил и не пил. Марианна и спрашивает так невзначай: «А чего это ты не куришь?»
— Не знаю, никогда не курил.
— Мужчина должен курить. Ты что, боишься, что ли? Здоровье бережешь? А ну-ка бери сигарету.
Вот так я закурил — и постепенно втянулся.
— Как же начался ваш роман?
— Само собой вышло. Столько лет уже были знакомы, крутились в одной компании. У Марианны была квартира в доме на улице Чехова, там многие артисты жили: Юра Визбор, Каневский Леня, Алла Демидова, Володя Высоцкий. И не только они.
Многие известные люди обитали в этом доме — художники, музыканты, поэты: и Андрей Вознесенский, и Белла Ахмадулина, и Боря Мессерер, и Гена Шпаликов... Мы все время что-то отмечали, гуляли, влюблялись. И все успевали, как ни странно. Играли по сорок спектаклей в месяц, почти каждый вечер сидели в ресторане ВТО, выпивали... Романы сплошные... И так в течение многих лет. Сейчас даже непонятно, как у нас хватало сил, времени. А если б не было этих гулянок, может быть, ничего и не было бы. Ни стихов, ни песен...
У Вознесенского есть стихотворение в «Антимирах ». Я точно его не помню, но там есть такая фраза: «Раньше было нечего надеть, а теперь вот некуда носить». С этим довольно забавная история связана. Вознесенский ухаживал за одной очень красивой актрисой и, когда в первый раз поехал в Штаты, привез ей в подарок роскошное платье — золотое, с большим вырезом. Она и говорит: «Что ты мне привез? Куда я его надену? » Потом он об этом стихи написал.
Тогда только-только начали появляться шикарные вещи, открывались первые дома моделей... Помню, пришли как-то в гости манекенщицы — хорошенькие, высокие. А Никита Михалков привел своего знакомого. Звали его Хулио, и был он сыном секретаря ЦК компартии Чили. Молодой парень, бородатый, вылитый Че Гевара. Мы выпиваем, танцуем. Володька Высоцкий приходит, видит: девушек полно. Значит, петь надо. И Никита говорит: «Хулио поет классно.
Вот черт, гитары нету. Ну ничего, пойдем к Визбору, попросим ». А Юра гитару свою никому не дает. Как всякому музыканту, ему свой инструмент жалко. Пошли к Визбору. Я ему говорю: «Юра, у нас там компания: Володя Высоцкий, Хулио — член ЦК чилийской компартии, иностранный гость, — поиграть бы немножко. Он: «Не-не-не, сломаете мне гитару». Уговорили все-таки. Принес я гитару, и тут началось. Хулио этот сел на пол и начал петь: «Гранта на мера...»
Здорово так играет, стучит по струнам, приплясывает... Потом Володя гитару взял. Потом опять Хулио. И начался джем-сешн — кто кого перепоет. И все больше заводятся, стучат, долбят, эмоции все горячее, уже струны рвутся. И вдруг Хулио как долбанет по гитаре со всем своим латиноамериканским темпераментом — гитара в клочья. Дека лопнула, струны полетели... Что делать? Девушки уже готовы, как Шукшин писал, к разврату. А гитара сломана... Ну мы собрали в авоську весь этот хлам, несем к Визбору. Дверь открывается, мы стоим на коленях: Юра, прости».
— Ну девушки-то хоть хорошие?
— Хорошие, Юра.
Он зашел, посмотрел на девушек.
— Ладно, я вас понимаю. Но чтоб гитару завтра же купили.
Вот такие дуэли из-за дам устраивали. Валентин Смирнитский заходил, морда, как в том анекдоте, — наглая, рыжая. Девушек разглядывал, потом тыкал пальцем: «Вот эта моя». Мол, он вне конкуренции. Ну не наглость?! Хорошо, дамы этого не слышали. Обиделись бы, конечно.
А с Марианной мы дружили. Я про нее все знал и с первым мужем ее, Илюшей Былинкиным, был знаком. Да и она все знала про меня. Но ничего между нами не было. Пока однажды меня не пригласили сразу на две картины. В Прибалтике снимали "Стрелы Робин Гуда", а на Одесской студии — «Капитана Немо». Режиссер все время мне звонил, писал письма целый год, объяснял, как он видит этот фильм. В конце концов я поехал в Одессу на пробы, на грим. Пора было подбирать актерский ансамбль, я и говорю: «Вот, есть такой вариант — Марианна Вертинская и Зифа Цахилова, мои однокурсницы.
Может быть, я их вызову?» Короче говоря, они приехали в Одессу, а я уехал на съемки в Прибалтику. И вдруг узнаю, что в Одессу вызвали Влада Дворжецкого, моего друга. Он очень талантливым человеком был и капитана Немо сыграл, как всегда, замечательно. И Маша снялась, и Зифа, а я остался. Но после этого фильма первая ниточка протянулась между мной и Марианной. Мы много общались, но любовниками еще не были.
А потом у нее начался очень сложный период в жизни. Роман с одним известным человеком закончился довольно скандальным конфликтом. Я ей тогда немножко помог, чисто по-товарищески. Они уже не жили вместе, но страсти кипели нешуточные, просто Отелло и Дездемона. В общем, я ее отвез к себе домой, к своим родителям. И сказал им: «Маша побудет у нас два-три дня, пока не успокоятся все эти шекспировские дела». Помог и женился в результате. Через месяц мы решили, что пора уже, наверное, оформить отношения через загс.
Свадьба была очень скромная, устроили междусобойчик для близких людей, после этого я переехал к ней, на улицу Чехова. Позже мы эту квартиру обменяли на большую. Москва, конечно, гудела: Что? Хмельницкий женился?» Никто не мог поверить в это. Так много всегда у меня женщин было — и вдруг одна.
— Два актера в одном доме — это, наверное, сложно?
— Почему? Совсем нет. Делить нам было нечего, оба много снимались, работали в хороших театрах, я — на Таганке, она — в Вахтанговском.
Ну что нам — спорить, кто больше известен? А в быту я человек легкий, это и сама Маша много раз повторяла. Я покладистый, все умею делать, сам готовлю, люблю приносить кофе в постель... Это никак мужчину не ущемляет. Наоборот. Многие говорят: «На кухне возиться, посуду мыть — не мужское занятие...» Ничего они не понимают. Что тут особенного? Если любимая женщина спит или ей лень встать — ну приготовь что-нибудь и подай ей в постель. Она тебя только любить будет больше. Еще я подарки очень люблю делать.
Помню, как однажды Машу удивил — прислал ей цветы из Парижа. Был 77-й год, театр поехал в Париж на гастроли. На банкете я познакомился с нашими летчиками. Они улетали на следующее утро, и я командира корабля попросил: «Отвезите цветы на улицу Чехова моей жене». И утром купил огромный букет каких-то редких цветов, очень красиво упакованный. Маша была рада.
— Вы весело жили?
— Очень. Сплошные гости, компании, дом открыт всегда. У актеров у многих так, мы живем ночью. Днем работаем, спектакль кончается поздно, жизнь начинается после полуночи. В гости пойдешь, к тебе кто-то зайдет. А если в одном доме все происходит — это просто вертеп. Но интересный. Кто-то споет, кто-то стихи почитает. Мы были первыми слушателями и Визбора, и Володи Высоцкого, и Саши Градского. Летом снимали домик в Крыму, в поселке Солнечном, недалеко от Алупки.
Мы с Машей, Настя Вертинская с Сашей Градским (у них только начался роман) и дети: Настин сын Степа и Машина дочка Александра. Жили в колхозных условиях, но зато принимали нас там как родных, все лучшее несли — и вино, и фрукты. Помню, Градский все время пел: «Как молоды мы были...» Теперь, когда с ним встречаемся, все время смеемся: «О, родственнички!»
— А вы Машу не ревновали? Вы вообще ревнивый человек?
— Да. Нормальный мужик должен быть ревнивым. Но я этого никогда не показывал. Я настолько опытный в этих играх, что меня ни одна женщина не проведет. Она еще только успела подумать, а для меня это уже измена. И не важно, переспала она или нет, — я уже вижу ход мысли. Если понимаю, что не ошибся, — для меня женщина перестает существовать. Переживаю, естественно, но потом все эмоции пропадают. Я предупреждаю: смотри,-не играй в эти игры, я просто ничего не смогу с собой поделать, у меня все чувства исчезнут. Со мной так было два раза. После этого я с ними встречаюсь, юморю, но ничего не чувствую. У меня словно выгорает все внутри...
— И с Марианной так было?
— Да. Но это сложный момент, у меня от этого за неделю волосы поседели. Дочке было уже два года, Даше... Вообще-то мы ждали сына. Маша рожала в областном институте акушерства и гинекологии, его директор Владимир Иванович Кулаков — мой товарищ. Он мне и сообщил: «Боря, сделали снимки, смотрели - мальчик». И вот я сижу дома, на кухне, жду. Мне все звонят, спрашивают. Я говорю: «Нет, еще нет». Сижу, читаю «Дар» своего любимого Набокова. А читаю так — книжку открыл и тупо смотрю на одну и ту же строчку. Наконец в час пятнадцать звонок — Владимир Иванович. «Боря, у тебя дочка, потрясающая красавица!» Я говорю: «Какая дочка? У меня же сын! » — «Да нет, дочка! Как мы ее назовем?» Ну как — «Дар», Набоков... Божий дар. Вот так я назвал ее Дарьей.
— Как же вышло, что дочка осталась с вами?
— А что тут странного? Ничего особенного тут нет. Что, я не смог ее воспитать? У меня тогда была семья — мама, папа. И Маша могла участвовать в воспитании — я ей никогда не препятствовал. Договорились полюбовно. Я сказал: «Маша, тогда у тебя будет две дочки, а у меня ни одной. Пусть Даша со мной останется». В Доме кино сидели, разговаривали, потом пошли в загс за углом, подали заявление о разводе.
Судья, конечно, всякие идиотские вопросы задавала: «А почему разводитесь?» — «А мы несовместимы ». Стандартный ответ. «А с кем из вас останется дочка? » — «Со мной, мы так договорились». Спрашивали, что да почему, они же это любят, в грязном белье копаться. Интересовались: может быть, кто кого застукал? Но обошлось все-таки, развели нас без волокиты и Дашу мне оставили.
— Марианна Александровна в нескольких интервью говорила: ей жаль, что так вышло.
— Да, я знаю, она очень откровенно сказала, что не уделяла дочери достаточно внимания и об этом жалеет. Сейчас она намного больше времени с ней проводит. Ну а если человек переживает и раскаивается... Я ее ни в чем не виню, благодарен за то, что она родила мне дочку. Хотя ребенку, конечно, очень трудно объяснить, почему мамы нет дома, он этого понять не может. Уже потом Даша стала привыкать, что у нее не с9всем обычная семья: мама отдельно живет, папа — отдельно.
В нашем доме она давно считает себя хозяйкой. Однажды я привез ей из Рима кучу игрушек —хотелось посмотреть, что она выберет. И случайно среди них оказались пластмассовые нож и вилка из самолета. Она их схватила и больше уже ни на что не глядела, сразу отправилась на кухню — готовить папе обед.
— А на кого она похожа?
— Трудно сказать. Что-то от Маши, что-то от меня. Походка — Машина, и фигура, и манера разговаривать. Характер больше мой. Она уже выросла, учится на четвертом курсе Щукинского училища. Я каждый день отвожу ее на занятия, потом за ней приезжаю. Все привыкли: когда звонит Даша, я все бросаю, даже бильярдную партию.
Говорят, что я ее балую. Не знаю... Сейчас она играет в студенческом спектакле, «Счастье мое» называется. Помните песенку: «Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой»? Этот спектакль как раз про любовь, про мужчин и женщин. Такая вот история.
Родители мои прожили вместе почти полвека и очень любили друг друга. Нас — меня и мою дорогую сестру Луизу — воспитали в любви. Папа был военнослужащим, возглавлял дома офицеров — окружные, гарнизонные. После войны (он воевал в Маньчжурии, а потом был комендантом дворца императора Пуи) папа привез домой не шмотки и ковры, а музыкальные инструменты. Он очень любил музыку, хотя сам не играл ни на чем, даже слуха у него не было. И мама музыку очень любила. В доме были рояль, гитара, аккордеон, баян, балалайки, домры, и нас учили музыке. Когда мы переезжали в другой город, мама первым делом шла не на рынок, а искать нам учителя. Я закончил музыкальное училище, Луиза — Львовскую консерваторию, и дети наши тоже учатся музыке.
Я хорошо помню ночь, когда папа вернулся с войны. Шел сорок пятый год, мы тогда жили в Спасске. Отец привез два набора пластинок «Колумбии»; Это были песни Александра Вертинского и Петра Лещенко. И мы с Луизой лежали и слушали, как родители за стеной крутили эти пластинки. Первые песни, которые я запомнил, — «Дорогой длинною » и «Желтый ангел» Вертинского. А потом Александр Николаевич приехал во Львов с концертами. Папа тогда служил начальником окружного дома офицеров, и мы вместе с ним пошли за кулисы.
Мне было лет четырнадцать. Я говорю: «Александр Николаевич, а я вас помню». — «Да что вы? Откуда же вы можете меня помнить?» И я рассказываю, как папа привез с войны его пластинки. И начал напевать по памяти... Он никак не мог поверить, что четырнадцатилетний мальчик знает его песни, покачивал головой, удивлялся... Я помню все: его жесты, движения, как он на сцене стоял. Актер он был гениальный. Выходил на сцену в черном смокинге, каждая деталь играла. Это был человек, рожденный для смокинга, — аристократ по духу, по манерам. На меня встреча с ним произвела сильное впечатление. А через много лет я женился на его дочери.
— И потеряли интерес к другим женщинам?
— Да! Сразу. Мне хватало Марианны. Она очень яркий человек. Образованная, талантливая, женственная. И порода чувствуется. Настоящая женщина. Такому не научишь, это или есть, или нет. Я ведь Машу давно знаю. Мы вместе учились в Щукинском театральном училище.
Что это был за курс! Такого не было и больше, наверное, никогда не будет. Наш педагог, артист Театра Вахтангова Анатолий Иванович Борисов, видимо, очень любил женщин, знал в них толк, раз набрал таких студенток. Половину из них знала вся страна. Марианна Вертинская уже снялась в фильме «Застава Ильича»... Инна Гулая — тоже выдающаяся актриса. К сожалению, в кино она сделала мало, но каждый ее фильм — событие. «Когда деревья были большими» — потрясающая картина.
Она была такая симпатичная, обаятельная, немножко играла под наив. Как в том анекдоте: мужчину увидела голого — «что это такое?» Как будто никогда не видела. Манера такая. В кино она всех просто сражала наповал своей откровенностью, искренностью. Чистота в ней была, и всегда с трагическим оттенком. Все ее фильмы — с трагедийным финалом. И жизнь так сложилась: и в театре, и с Геной Шпаликовым... Он ведь погиб — повесился. Инну почти не снимали, она стала много пить. Но когда мы учились, и намека не было на то, как все обернется. Я ее никогда не видел в печали — радостная всегда была.
Валя Малявина тоже в кино уже снималась. Она маленькая была, пухленькая, пампушечка такая, очень милая, обаятельная. И тоже с трагическим уклоном. Потом в ее жизни произошла история одна, мрачная и темная... Ну, отсидела за это. Сейчас вот написала книгу, говорят, очень хорошую...
Самой юной была Наташа Селезнева. Сама наивность, просто первоклассница. На самом деле по житейской сметке фору даст многим академикам. И тоже очень хорошая актриса в своем амплуа. Да все девушки у нас на курсе были талантливые — Эра Зиганыпина, Земфира Цахилова, Алла Музыка, Люба Корнева, Татьяна Грибкова, Флора Нерцессова, Галя Яцкина... И вот с этими дамами мы вместе учимся. Нелегко было — такие хорошенькие и такие недоступные. Первые месяцы так казалось. А потом — обычная студенческая жизнь, мы дружили, отмечали какие-то праздники, сдачи спектаклей... Ох, как же весело мы тогда жили! Все собирались в общежитии. Было одно общее — для ГИТИСа и Щукинского училища, Школы-студии МХАТ и Щепкинского...
Помню, приходил Володя Высоцкий, никому еще не известный. Так, какой-то парень хриплый из мхатовского училища. Ну кто он был для нас? Никто. Поет и поет себе какие-то полублатные песни. Подумаешь, многие из нас пели. А влюблен он был в нашу студентку, Нилу Животову из Одессы. Она проучилась у нас года полтора или два, и ее отчислили. Никак она не вписывалась ни в советский театр, ни в советское кино.
Дикой сексуальности была женщина, фантастической... Мэрилин Монро рядом не стояла! И вот Володя в нее влюбился, а она никак не отвечала ему взаимностью. Он приходил, пел, она слушала — и никак. Потом Нила вышла замуж, уехала куда-то на Запад, вернулась, и лет через двадцать я случайно встретил ее в метро. «Вот, — говорю, — знала ли ты, кто за тобой ухаживал?» Она только смеется: «Ну и что?»
К Вертинским ходили всей компанией. Гульбы особой, конечно, не было, заходили перекусить, скромно так сидели, играли на рояле. Дом у них был знаменитый, хлебосольный, и готовили очень вкусно, особенно соленья всякие и сладости — пирожные, тортики разные, пирожки... И Маша здорово готовит, и Настя, ее сестра. Даже идею кто-то подал — в шутку, конечно, — открыть кафе: чай, кофе, молоко, сладости подавать.
А когда увидел впервые их маму, Лидию Владимировну, — остолбенел: женщина нереальной красоты, как будто с космического корабля сошла. Помню, мы ее все время расспрашивали про Александра Николаевича: правда ли то, что о нем говорят? Однажды кто-то спросил, действительно ли он ее в карты выиграл? Она и рассказала, как было. Их знакомство — знаменитая история.
В Харбине она как-то пришла в клуб, где выступал Вертинский. Ей тогда было лет семнадцать, совсем девочка. Из любопытства заглянула в казино — и не успела опомниться, как все проиграла. Больше того, мебель заложила. Попала в лапы опытному крупье, ну и раскрутили ее. Слово за слово, ставки увеличивают — сюжет известный. Что делать? Домой возвращаться нельзя. Вот она села в уголочке, Вертинский выступает, а она сидит, и слезы льются. Он ее увидел, подошел: «Что с вами, деточка? » Выслушал и весь долг за нее заплатил. С этого и начались их отношения.
— Вы ей рассказывали о своей встрече с Вертинским?
— А как же, много раз об этом вспоминали. Лидия Владимировна мне почему-то очень доверяла, просила, чтобы я Машу провожал домой, когда она допоздна засиживалась у нас в общежитии. Не знаю, почему она меня выделяла среди остальных студентов, я ничем особо не отличался. И ничего между мной и Машей не происходило. То есть она мне, конечно, нравилась, девушка красивая, но у нее тогда другие были романы. Я ее просто опекал и перед мамой отчитывался.
Маша меня научила курить. Это ее «заслуга». Как-то мы сидели в кафе «Арктика», заказали мороженое, кто-то закурил. А я тогда не курил и не пил. Марианна и спрашивает так невзначай: «А чего это ты не куришь?»
— Не знаю, никогда не курил.
— Мужчина должен курить. Ты что, боишься, что ли? Здоровье бережешь? А ну-ка бери сигарету.
Вот так я закурил — и постепенно втянулся.
— Как же начался ваш роман?
— Само собой вышло. Столько лет уже были знакомы, крутились в одной компании. У Марианны была квартира в доме на улице Чехова, там многие артисты жили: Юра Визбор, Каневский Леня, Алла Демидова, Володя Высоцкий. И не только они.
Многие известные люди обитали в этом доме — художники, музыканты, поэты: и Андрей Вознесенский, и Белла Ахмадулина, и Боря Мессерер, и Гена Шпаликов... Мы все время что-то отмечали, гуляли, влюблялись. И все успевали, как ни странно. Играли по сорок спектаклей в месяц, почти каждый вечер сидели в ресторане ВТО, выпивали... Романы сплошные... И так в течение многих лет. Сейчас даже непонятно, как у нас хватало сил, времени. А если б не было этих гулянок, может быть, ничего и не было бы. Ни стихов, ни песен...
У Вознесенского есть стихотворение в «Антимирах ». Я точно его не помню, но там есть такая фраза: «Раньше было нечего надеть, а теперь вот некуда носить». С этим довольно забавная история связана. Вознесенский ухаживал за одной очень красивой актрисой и, когда в первый раз поехал в Штаты, привез ей в подарок роскошное платье — золотое, с большим вырезом. Она и говорит: «Что ты мне привез? Куда я его надену? » Потом он об этом стихи написал.
Тогда только-только начали появляться шикарные вещи, открывались первые дома моделей... Помню, пришли как-то в гости манекенщицы — хорошенькие, высокие. А Никита Михалков привел своего знакомого. Звали его Хулио, и был он сыном секретаря ЦК компартии Чили. Молодой парень, бородатый, вылитый Че Гевара. Мы выпиваем, танцуем. Володька Высоцкий приходит, видит: девушек полно. Значит, петь надо. И Никита говорит: «Хулио поет классно.
Вот черт, гитары нету. Ну ничего, пойдем к Визбору, попросим ». А Юра гитару свою никому не дает. Как всякому музыканту, ему свой инструмент жалко. Пошли к Визбору. Я ему говорю: «Юра, у нас там компания: Володя Высоцкий, Хулио — член ЦК чилийской компартии, иностранный гость, — поиграть бы немножко. Он: «Не-не-не, сломаете мне гитару». Уговорили все-таки. Принес я гитару, и тут началось. Хулио этот сел на пол и начал петь: «Гранта на мера...»
Здорово так играет, стучит по струнам, приплясывает... Потом Володя гитару взял. Потом опять Хулио. И начался джем-сешн — кто кого перепоет. И все больше заводятся, стучат, долбят, эмоции все горячее, уже струны рвутся. И вдруг Хулио как долбанет по гитаре со всем своим латиноамериканским темпераментом — гитара в клочья. Дека лопнула, струны полетели... Что делать? Девушки уже готовы, как Шукшин писал, к разврату. А гитара сломана... Ну мы собрали в авоську весь этот хлам, несем к Визбору. Дверь открывается, мы стоим на коленях: Юра, прости».
— Ну девушки-то хоть хорошие?
— Хорошие, Юра.
Он зашел, посмотрел на девушек.
— Ладно, я вас понимаю. Но чтоб гитару завтра же купили.
Вот такие дуэли из-за дам устраивали. Валентин Смирнитский заходил, морда, как в том анекдоте, — наглая, рыжая. Девушек разглядывал, потом тыкал пальцем: «Вот эта моя». Мол, он вне конкуренции. Ну не наглость?! Хорошо, дамы этого не слышали. Обиделись бы, конечно.
А с Марианной мы дружили. Я про нее все знал и с первым мужем ее, Илюшей Былинкиным, был знаком. Да и она все знала про меня. Но ничего между нами не было. Пока однажды меня не пригласили сразу на две картины. В Прибалтике снимали "Стрелы Робин Гуда", а на Одесской студии — «Капитана Немо». Режиссер все время мне звонил, писал письма целый год, объяснял, как он видит этот фильм. В конце концов я поехал в Одессу на пробы, на грим. Пора было подбирать актерский ансамбль, я и говорю: «Вот, есть такой вариант — Марианна Вертинская и Зифа Цахилова, мои однокурсницы.
Может быть, я их вызову?» Короче говоря, они приехали в Одессу, а я уехал на съемки в Прибалтику. И вдруг узнаю, что в Одессу вызвали Влада Дворжецкого, моего друга. Он очень талантливым человеком был и капитана Немо сыграл, как всегда, замечательно. И Маша снялась, и Зифа, а я остался. Но после этого фильма первая ниточка протянулась между мной и Марианной. Мы много общались, но любовниками еще не были.
А потом у нее начался очень сложный период в жизни. Роман с одним известным человеком закончился довольно скандальным конфликтом. Я ей тогда немножко помог, чисто по-товарищески. Они уже не жили вместе, но страсти кипели нешуточные, просто Отелло и Дездемона. В общем, я ее отвез к себе домой, к своим родителям. И сказал им: «Маша побудет у нас два-три дня, пока не успокоятся все эти шекспировские дела». Помог и женился в результате. Через месяц мы решили, что пора уже, наверное, оформить отношения через загс.
Свадьба была очень скромная, устроили междусобойчик для близких людей, после этого я переехал к ней, на улицу Чехова. Позже мы эту квартиру обменяли на большую. Москва, конечно, гудела: Что? Хмельницкий женился?» Никто не мог поверить в это. Так много всегда у меня женщин было — и вдруг одна.
— Два актера в одном доме — это, наверное, сложно?
— Почему? Совсем нет. Делить нам было нечего, оба много снимались, работали в хороших театрах, я — на Таганке, она — в Вахтанговском.
Ну что нам — спорить, кто больше известен? А в быту я человек легкий, это и сама Маша много раз повторяла. Я покладистый, все умею делать, сам готовлю, люблю приносить кофе в постель... Это никак мужчину не ущемляет. Наоборот. Многие говорят: «На кухне возиться, посуду мыть — не мужское занятие...» Ничего они не понимают. Что тут особенного? Если любимая женщина спит или ей лень встать — ну приготовь что-нибудь и подай ей в постель. Она тебя только любить будет больше. Еще я подарки очень люблю делать.
Помню, как однажды Машу удивил — прислал ей цветы из Парижа. Был 77-й год, театр поехал в Париж на гастроли. На банкете я познакомился с нашими летчиками. Они улетали на следующее утро, и я командира корабля попросил: «Отвезите цветы на улицу Чехова моей жене». И утром купил огромный букет каких-то редких цветов, очень красиво упакованный. Маша была рада.
— Вы весело жили?
— Очень. Сплошные гости, компании, дом открыт всегда. У актеров у многих так, мы живем ночью. Днем работаем, спектакль кончается поздно, жизнь начинается после полуночи. В гости пойдешь, к тебе кто-то зайдет. А если в одном доме все происходит — это просто вертеп. Но интересный. Кто-то споет, кто-то стихи почитает. Мы были первыми слушателями и Визбора, и Володи Высоцкого, и Саши Градского. Летом снимали домик в Крыму, в поселке Солнечном, недалеко от Алупки.
Мы с Машей, Настя Вертинская с Сашей Градским (у них только начался роман) и дети: Настин сын Степа и Машина дочка Александра. Жили в колхозных условиях, но зато принимали нас там как родных, все лучшее несли — и вино, и фрукты. Помню, Градский все время пел: «Как молоды мы были...» Теперь, когда с ним встречаемся, все время смеемся: «О, родственнички!»
— А вы Машу не ревновали? Вы вообще ревнивый человек?
— Да. Нормальный мужик должен быть ревнивым. Но я этого никогда не показывал. Я настолько опытный в этих играх, что меня ни одна женщина не проведет. Она еще только успела подумать, а для меня это уже измена. И не важно, переспала она или нет, — я уже вижу ход мысли. Если понимаю, что не ошибся, — для меня женщина перестает существовать. Переживаю, естественно, но потом все эмоции пропадают. Я предупреждаю: смотри,-не играй в эти игры, я просто ничего не смогу с собой поделать, у меня все чувства исчезнут. Со мной так было два раза. После этого я с ними встречаюсь, юморю, но ничего не чувствую. У меня словно выгорает все внутри...
— И с Марианной так было?
— Да. Но это сложный момент, у меня от этого за неделю волосы поседели. Дочке было уже два года, Даше... Вообще-то мы ждали сына. Маша рожала в областном институте акушерства и гинекологии, его директор Владимир Иванович Кулаков — мой товарищ. Он мне и сообщил: «Боря, сделали снимки, смотрели - мальчик». И вот я сижу дома, на кухне, жду. Мне все звонят, спрашивают. Я говорю: «Нет, еще нет». Сижу, читаю «Дар» своего любимого Набокова. А читаю так — книжку открыл и тупо смотрю на одну и ту же строчку. Наконец в час пятнадцать звонок — Владимир Иванович. «Боря, у тебя дочка, потрясающая красавица!» Я говорю: «Какая дочка? У меня же сын! » — «Да нет, дочка! Как мы ее назовем?» Ну как — «Дар», Набоков... Божий дар. Вот так я назвал ее Дарьей.
— Как же вышло, что дочка осталась с вами?
— А что тут странного? Ничего особенного тут нет. Что, я не смог ее воспитать? У меня тогда была семья — мама, папа. И Маша могла участвовать в воспитании — я ей никогда не препятствовал. Договорились полюбовно. Я сказал: «Маша, тогда у тебя будет две дочки, а у меня ни одной. Пусть Даша со мной останется». В Доме кино сидели, разговаривали, потом пошли в загс за углом, подали заявление о разводе.
Судья, конечно, всякие идиотские вопросы задавала: «А почему разводитесь?» — «А мы несовместимы ». Стандартный ответ. «А с кем из вас останется дочка? » — «Со мной, мы так договорились». Спрашивали, что да почему, они же это любят, в грязном белье копаться. Интересовались: может быть, кто кого застукал? Но обошлось все-таки, развели нас без волокиты и Дашу мне оставили.
— Марианна Александровна в нескольких интервью говорила: ей жаль, что так вышло.
— Да, я знаю, она очень откровенно сказала, что не уделяла дочери достаточно внимания и об этом жалеет. Сейчас она намного больше времени с ней проводит. Ну а если человек переживает и раскаивается... Я ее ни в чем не виню, благодарен за то, что она родила мне дочку. Хотя ребенку, конечно, очень трудно объяснить, почему мамы нет дома, он этого понять не может. Уже потом Даша стала привыкать, что у нее не с9всем обычная семья: мама отдельно живет, папа — отдельно.
В нашем доме она давно считает себя хозяйкой. Однажды я привез ей из Рима кучу игрушек —хотелось посмотреть, что она выберет. И случайно среди них оказались пластмассовые нож и вилка из самолета. Она их схватила и больше уже ни на что не глядела, сразу отправилась на кухню — готовить папе обед.
— А на кого она похожа?
— Трудно сказать. Что-то от Маши, что-то от меня. Походка — Машина, и фигура, и манера разговаривать. Характер больше мой. Она уже выросла, учится на четвертом курсе Щукинского училища. Я каждый день отвожу ее на занятия, потом за ней приезжаю. Все привыкли: когда звонит Даша, я все бросаю, даже бильярдную партию.
Говорят, что я ее балую. Не знаю... Сейчас она играет в студенческом спектакле, «Счастье мое» называется. Помните песенку: «Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой»? Этот спектакль как раз про любовь, про мужчин и женщин. Такая вот история.
