Юрий Стоянов утверждает, что его родители подозревали, что он станет артистом, с того дня, как он научился говорить.
Родился в Одессе, работаю в Санкт-Петербурге. а живу в Москве, - начал разговор Юрий Стоянов, - Но Москву не знаю.
- Юрий Николаевич, так вы же еще и учились в Москве...
-Учился. С 1974 по 1978 год. Но живу-то я здесь всего четыре года.
- Студенческие годы как раз самые благоприятные для того, чтобы город не только изучить, а вообще вывернуть его наизнанку.
- Он и был вывернут наизнанку, ногами, по маршруту Трифоновская улица, дом 45-Б, что недалеко от Рижского вокзала, до ГИТИСа. Но в те годы моя Москва была совсем другой и другим был я. Машин было немного и пешком можно было ходить, но главное отличие старой Москвы от нынешней - мы встречались с друзьями не в ресторанах и кафе, а дома. Либо ты приглашал к себе, либо тебя приглашали в гости. И еще почему я не так хорошо знаю Москву - потому что был безумно занят в институте.
- Серьезно? Тогда скажите, занятия в ГИТИСе официально во сколько заканчивались?
- По-разному, иногда и в 11 вечера. С утра до трех часов дня могли быть, допустим, история КПСС, изобразительное искусство, зарубежный театр и сценическое движение. Потом перерыв, и с шести вечера мастерство актера, которое заканчивалось в 23 часа. Обязанностью педагога было отпустить нас так, чтобы мы могли попасть на метро или успеть на общественный транспорт. А такси до подорожания, которое произошло в 1976 году, стоило один рубль от Трифоновки до Собиновского переулка.
И один из нас ловил машину, а трое прятались за деревьями, и пока первый медленно усаживался, остальные запрыгивали на заднее сиденье и видели в зеркало перекошенную физиономию таксиста, потому что уже получалось по 25 копеек с человека. У меня сохранились очень яркие воспоминания о каких-то наших застольях и праздниках, но потому я так хорошо их помню, что их было очень немного. И значительно хуже помню все, что происходило внутри института.
- Кто с вами учился, помните?
- Лучше расскажу, кто учился параллельно со мной. Не про свой курс, потому что это уже писано-переписано и Таня Догилева тогда в двести пятидесятый раз вспомнит, что у нас с ней что-то было.
-А правда было?
- Ну чего там, щенячьи отношения. Ну, было. А у кого не было? В театральном институте замкнутое сообщество. Люди проводят друг с другом круглые сутки, и так несколько лет подряд. Если нарисовать график - слева фамилии мальчиков, справа девочек - и провести линии, то это будет рисунок сумасшедшего. Линии будут тянуться от одного к другому, потом начнут закругляться, потом возвращаться, потом от одного или от одной пойдет много стрелок в стороны. Так вот, параллельно со мной учились Владимир Гусинский, Эймунтас Някрошюс, Римас Туминас. Уже три фамилии.
Одна не имеет никакого отношения к режиссуре, хотя он учился на режиссерском факультете. Джинсы у него можно было купить хорошие даже в то время. Някрошюс - абсолютно молчаливый человек, я не слышал его голоса вообще, но уже тогда было понятно, что у этого молчаливого литовца большое будущее. А мои однокурсники - почему я сказал, что не хочу их называть - потому что назвать придется несколько имен, которые всем известны, а курс был очень сильный в целом, и если кто-то из них не стал знаменитым и популярным, то это не значит, что он был слабый артист.
Я приведу только один факт. Когда мы показывались в БДТ Георгию Александровичу Товстоногову в 1978 году, у нас был грандиозный выпускной спектакль «Много шума из ничего», который был настоящим театральным событием Москвы. Мы так хитро построили показ, чтобы показаться вообще всем курсом. И когда Товстоногов нас посмотрел, сказал: «У меня не молодежный театр, а сформированная труппа, но я впервые в жизни говорю абсолютно искренне, что взял бы всех, кто мне сегодня показывался». Вот какой был уровень курса.
Но на слуху лишь Виктор Сухоруков, Татьяна Догилева да и все. Наша профессия тотально зависимая, пока сидишь и ждешь роль. А если ты еще и порядочный человек и если ты мужчина, то ты ничего не будешь делать для того, чтобы роль получить. Ну, тогда тебе трындец.
- У вас как произошло, что вы поняли: хочу быть артистом? Как у всех: шел по улице и вдруг?
- У всех, думаю, это происходит по-разному. У меня все было очень просто. Никакой мистики. Я не шел по улице и меня не увидел режиссер и не сказал, схватив за руку: «Хочу этого мальчика снять в кино». Лет до сорока меня за руку с этим вопросом так никто и не остановил. Все эти актерские байки - пошли вместе с товарищем, товарищ поступал, а я сидел рядом, и я поступил, а товарищ мой сейчас спившийся архитектор - это все не про меня.
В основе желания стать артистом - стремление к узнаваемости, жажда выделиться. Это очевидно. Изначально представление об артисте у маленького мальчика, лет, скажем, четырех, такое: это тот человек, который так замечательно баловался в кадре. Дети не воспринимают трагические куски, они входят в искусство через сказку и комедии прежде всего. К сожалению, не могу похвастаться, что мечтал стать кем-то, а стал артистом. Я знал, что буду артистом. Вариантов было два: либо режиссером, либо артистом.
-А родители когда это поняли?
- Сразу. Когда говорить начал. А когда мне было лет пять - уже точно знали. Все мое взросление только приближало родителей к осознанию неотвратимости моего выбора и не сулило им никаких вариантов типа: а может, врачом? А может, учителем? Мама - учитель, папа был врач.
-Врачи всегда почему-то хотят, чтобы дети пошли по их стопам.
- Потому что врачебные династии - одни из самых успешных. Это та профессия, которая на самом-то деле должна передаваться от отца к сыну. Ведь профессия врача требует того, чтобы в нее вкладывались долгие годы. Невозможно стать знаменитым, скажем, хирургом в 25 лет, сначала надо долго учиться, много ступеней человек должен пройти.
- Вашего отца в Одессе знали?
- Отец был очень известный в Одессе гинеколог Из таких врачей, про которых люди говорят: «Идти оперироваться надо только к нему». Он этому не придавал никакого значения и считал это совершенно естественным.
- Вы учились в школе у своей мамы. Благодаря этому вам было легче или труднее, чем другим ребятам?
- Вернее так: мама преподавала в школе, в которой я учился. Это потому, что очень тяжело ей было. Поэтому я так акценты расставляю. Не мне было тяжело, а ей.
-Вы были озорником?
- в детстве я много кривлялся, валял дурака, но при этом во мне сочетались два совершенно противоположных качества, которые потом и помогали мне в профессии, и одновременно мешали. С одной стороны, желание кого-то показывать, пародировать, с другой - невероятная иногда зажатость, угрюмость и даже неприятие людей, которые только и делают, что непрерывно «тамадят», «репризят» и этим обращают на себя внимание.
Я ненавидел это всегда. Выступал только по настроению. Только для любимых людей и друзей. Всю жизнь я не умею предъявлять то лучшее, что есть во мне, по требованию. Лишь по собственному желанию, и поэтому только с созданием программы «Городок» мы вместе с Ильей Олейниковым, моим партнером, и реализовались, по большому счету.
-Какой предмет вела мама?
-Украинский язык и литературу.
-Вы не отставали по этому предмету?
- Я вообще ни по какому предмету не отставал. У меня троек не было: либо два, либо пять. Если ничего не делал, тогда два, а если хоть что-то делал, тогда пять. Но две четверки в аттестате были: по труду и физкультуре. Физкультурой я пренебрегал демонстративно. Я занимался профессионально фехтованием, все время на тренировках, буду я еще на какую-то физкультуру ходить, подтягиваться на канате! По физкультуре мне тройку переправили на четверку -все-таки мама зам. директора школы. А по труду я не получил пятерку, потому что однажды подрался с учителем.
-Как подрались?
- Ну, так. Так вышло. Нелепо, понимаю. Даже не подрался, а начал его передразнивать. Он мне врезал. Я его толкнул. Он мне опять врезал.
И я вылетел в коридор, упал. А в это время шла комиссия какая-то, которую сопровождала моя мама. Увидев высокое начальство, я сделал вид, что меня убили. Судорогу дал, легкую такую, ногами, и мать, перешагнув через меня, сказала историческую фразу: «Встань, не верю». Всю свою последующую жизнь я уже пытался играть так, чтобы мне верили.
- Гитару вы в те же годы освоили? Самостоятельно или учились в музыкальной школе?
- К сожалению, сам. Не могу себе этого простить. Меня привели в музыкальную школу. Два педагога - по фортепиано и скрипке -посмотрели меня и оба сказали, что у меня клиническое, полное отсутствие музыкального слуха. На самом деле я был не в духе. Не понравилась мне атмосфера: я вошел, они ткнули пальцем в клавиши и велели: «Повтори звук». В этой профессии надо сразу делать, что тебя просят, а я сначала стал представлять, как буду выглядеть, когда стану воспроизводить этот звук. Как буду тянуть: а-а-а. Понял, что буду выглядеть как полный дурак.
И решил это сделать плохо.
Меня, естественно, не приняли.
Моя первая гитара была подарком моего киевского дедушки. Она стоила 9 рублей 50 копеек, точнее, 10 долларов, потому что продавалась в валютном магазине «Березка» в гостинице «Интурист» на Крещатике. Дед жил во дворе этого дома, и девочки, которые работали в этой «Березке» и в гостинице, его знали. Он был веселый человек. Так вот, он их давно просил продать гитару. Но долларов у него не было. И девочки придумали, как ее продать за рубли: «Нужно тогда поцарапать ее в каком-нибудь месте». Дед сказал: «Сзади». Они на корпусе сделали царапину, и гитару пришлось «развалютить».
-Какова теперь Одесса, по сравнению с городом, вашего детства? Что ушло безвозвратно?
- Люди, конечно, - то, что делает город городом. Я уехал из Одессы в Москву в неполных 17 лет. В 1960-х годах, после событий в Чехословакии, была первая волна эмиграции. Это когда с теми, кто уезжал за границу, не здоровались, прятались от них, они становились изгоями, белыми воронами, с ними прекращались отношения на бытовом уровне. Я помню, как это было на уровне двора. Что такое в Одессе был двор? Все все про друга знали. Большое общежитие, со всеми минусами и плюсами. Но плюсы добавляет только время.
Когда проходит много времени, уже с теплотой вспоминаешь, как там сидела тетя Люба на скамейке и знала, что в 32-й квартире будет на обед. Или дядя Миша мог рассказать бюджет всех сорока квартир дома номер тринадцать. Время поэтизирует эту атмосферу, а на самом-то деле ничего хорошего. Слово «любовница» я вообще не знал, потому что как это -кого-то привести домой! Об этом будет знать вся улица. Надо сначала развестись, а уж потом попробовать, что это такое.
Позже была вторая волна одесской эмиграции, если я не ошибаюсь, в 1974 году, когда я уже учился в ГИТИСе, и окна нашей аудитории выходили на посольство Нидерландов, которое выдавало транзитные визы. Они оформляли отъезжантов в Израиль. Очереди у посольства милиция все время старалась рассеивать, и люди прятались в подъездах и в нашем скверике.
Мы смотрели в окно, а в это время бывший референт Сталина профессор Гусев читал нам историю КПСС. А в соседнем здании на театроведческом факультете историю театра изучала внучка Леонида Брежнева Вика. Ее привозила «Волга» и высаживала за сто метров от института, чтобы никто не видел. И иногда следом за ней на расстоянии следовал охранник. Очень красивая была девочка.
Что является особенностью одесской - это ни на что не похожий, парадоксальный способ думать и шутить. Это не народный промысел. Вот кто-то делает матрешки, а мы изобретаем шутки. Нет, это образ жизни. Мы просто так живем.
Одесса никогда никому не прививала комплекса провинциальности. Когда я только поступил в ГИТИС, я сидел на занятиях, смотрел на некоторых своих однокурсников и думал: «Как вам не повезло со школьными учителями-то. Не было у вас этих Цынисов, Абрамовичей. Ревичей, которые были у меня: физиков, историков, математиков и химиков, которые потом преподавали по всему миру в лучших университетах». Фантастические люди! И этот замес еврейского, русского, украинского, молдавского, болгарского, греческого в каких-то непонятных пропорциях, брошенный в один котел рядом с морем на очень благодарной и очень сытной земле, хорошо родящей, и создал этот феномен, который называется Одесса и одессит.
- Фамилия Стоянов имеет ведь болгарское происхождение?
-Абсолютно. В Одесской области очень много болгар и болгарских поселений еще с царских времен. Когда в Болгарии было турецкое иго. Россия помогала болгарам и тем, что вывозила их оттуда и давала наделы земли. Российская империя была заинтересована в том, чтобы южные земли развивались. Вдоль моря роскошные земли, хозяина у них не было, а болгары, как известно, очень хорошо возятся с землей.
Мои предки по отцовской линии перебрались в Россию в конце XIX века. Женились все внутри своего клана, и так продолжалось до конца 50-х годов прошлого века, когда мой отец окончил с золотой медалью школу и удрал в Одессу, чтобы поступить в мединститут. Но вначале пошел работать на маслозавод.
Набивал сапоги семечками и этим питался. И для того чтобы его поддержать, вся семья перебралась в Одессу -тогда давали маленькие наделы земли в пригороде, в таких районах, как Пересыпь, к примеру. Дать образование остальным детям, дочкам, родители не могли, а сын, понятно, - самое главное. Так начался процесс ассимиляции. У отца лишь одна сестра вышла замуж за болгарина. Моя мама-русская.
- Семья поддерживала вас, когда вы были студентом?
- Очень поддерживала. На нашем курсе вообще все выживали благодаря родителям. И я выучен только благодаря тому, что мама и папа помогали. Надо сказать, мы были достаточно инфантильными, все очень рано женились, как правило, еще в институте. Кто нам устраивал свадьбы, кто занимался тем, где мы будем жить после свадьбы? Родители. Они не только дали мне образование, не только два раза меня женили, они мне еще до тридцати лет позволяли заниматься моей профессией. Зарплата у меня была 120 рублей, и перевод в сто рублей каждый месяц лежал на почте.
- И вот вы попали в один из лучших театров страны, в БДТ под руководством Товстоногова...
- Да. И только я пришел в театр, как сразу был лишен премии. С женой и сыном я жил в общежитии при театре. Соседями нашими были Света Крючкова с мужем, замечательным оператором Юрием Векслером, еще был дворник с женой, оба - специалисты по китайскому языку и диссиденты, все время с текстами Солженицына, и благодаря им мы многое прочли. Была еще одна актриса, и один актер, которого поселили в ванной. И мы лишились ванной...
Так вот о премии. Детская коляска не проходила через турникет проходной, и мне открывали ворота. Я выхожу, а в это время во двор въезжает машина главного режиссера, Георгия Александровича Товстоногова. И он говорит: «Ну что, Юра, погулять?» - «Да, погулять с ребенком хочу». - говорю я. «Ну что же, погода прекрасная, город изумительный, есть на что посмотреть. Счастливой прогулки!» И я пошел. А когда вернулся, узнал, что все это время шла репетиция в театре и я в ней должен был участвовать. С тех пор, если я куда-то опаздываю, у меня начинается приступ тошноты. Не выношу опозданий. И не прощаю опозданий другим. Даже хороших друзей терял из-за этого.
-Вы сказали однажды, что театр стал для вас шоком, почему?
- Потому что - полное несоответствие твоим амбициям: казалось, что ты абсолютно выучен, а возможности это применить - никакой. И в то же время я - один из самых счастливых актеров. Молодым сейчас везет с интересными режиссерами. парадоксальными, но с гениальными они не работали. А я мог сидеть в зале -да, к сожалению, не стоя на сцене, - и все впитывать. Моя фора - это те, кто выучил меня в ГИТИСе, и 18, пусть трагических с точки зрения личного успеха, лет в этом театре. Того, что мне дал театр, мне хватит еще лет на двадцать...
- Труппа театра была очень звездная по составу. «Старики» молодых актеров притесняли?
- Когда я туда пришел, там уже существовала система звезд. Лебедев, Стржельчик, Басилашвили, Лавров. Копелян, Макарова, Шарко. С одной стороны, звезды на сцене, а с другой - невероятно демократическая атмосфера за кулисами. Вот где мы были все равны. Там было очень мало того, что принято называть театральным г... Молодых артистов они допускали к себе, домой приглашали, на гастролях опекали. Причем не так, как можно подумать: «И вот мхатовские «старики» взяли под свое крыло пятую студию МХАТа».
Без этого пафоса, без качаловских интонаций - искренне, по-домашнему. Дело в том. что у Товстоногова была абсолютная монархия. Он делал нас всех равными перед ним. Они его боялись так же, как и мы, и это нас делало равными внутри. Статус ошущался на выходе. Кто на чем уезжал, кто в каком кино снимался и как кого на гастроляк принимали зрители. Много лет я дружил с Олегом Басилашвили. Когда тебе 21, а народному артисту 45, кажется, это пропасть, бездна, а ее не было.
- Если бы не перестройка, вы, наверное, из театра не ушли бы?
- Все самое лучшее и непростое произошло у меня в жизни именно благодаря перестройке. Все решения. которые я принял, потому что понял, что их можно начинать принимать, можно начинать что-то делать, а не просто валяться на диване.
- «Городок» как-то сразу стал популярным, будто бы без борьбы.
- А так и было на самом деле. Но только он стал не популярным (не люблю это слово), а любимым. У нас с Илюшей Олейниковым никогда не было фан-клубов, нам не исписывали подъезды поклонники, к нам всегда относились хорошо. Нескромно так говорить о себе, но как к родным. И так как-то не скандально мы вошли в дома россиян и остались там на годы. Однако применительно к нам слово «повезло» не имеет никакого отношения. Наше слово - «не везло». А потом мы сами себе и повезли. Хотя к Илюше это относится в меньшей степени, он был успешный, в отличие от меня, у него другое прошлое.
- Окончательный уход из БДТ в «Городок» совпал с переменами и в вашей семейной жизни. Вы поддерживаете отношения со своими сыновьями или с той стороны препятствуют ?
- Вы так очень просто, по-женски, задали вопрос... И на него хорошо бы так же просто ответить. Хорошо бы, да не могу. И когда я обычно говорю журналистам, что на семейные темы не разговариваю, что это моя жизнь, а не жизнь ваших читателей, и что пусть они лучше интересуются тем, что я делаю, а не тем, что происходит в моей личной жизни, - это все отговорки, потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Считайте, что я вам ответил. Но сейчас у меня семья и дочки. И чем дальше идет время, тем чаще я думаю: «Ну почему же так поздно все это произошло?!»
Почему я сделал несколько трагических ошибок, из которых первая - по молодости лет, а вторая - фатальная ошибка? Хотя, если бы не было этого второго брака, тогда бы я не вошел в совершенно уникальную петербургскую семью. Настоящие питерские интеллигенты. Однажды в Питере рядом со мной остановился джип.
Два пацана из этого джипа, с цепями золотыми, узнали меня и говорят: «Здравствуйте, дядя Юра! А мы же из Кемерово приехали». «Вот у вас город, мама моя! - говорит один из них. - Если кто идет навстречу, так или со скрипкой или с собачкой». Нарочно не придумаешь, как точно они сказали. Таких, как мои бывшие тесть и теща, сейчас просто нет, это совершенно штучные люди. А нынешние -родители Лены - просто фантастические люди!
-Кто кого нашел - вы свою супругу Лену или она вас?
- Совершенно точно можно сказать: мы нашли друг друга. Она позвонила и сказала, что фирма хочет предложить нам спонсорство и что нужно по этому поводу встретиться. Звонок был из Москвы. И я сказал, что завтра как раз буду в Москве, и пригласил ее на наш концерт в Театр эстрады. И, помню, дверь открылась, и - две девушки, одна высокая, вторая пониже и полненькая, и я про себя подумал: «Надеюсь, что звонила та, что справа». По счастью, женщина, которую я люблю больше всего на свете, является моей женой.
-А с кино «Городок» помог вам устроить «счастливый брак»?
- Если бы кино любило меня так, как я его, наш брак был бы действительно счастливым. Но я очень тщательно отбираю предложения, мне важен не только сам материал, но и то, в какой компании я проведу этот отрезок жизни, который потом не повторится.
-Компания, которую Никита Михалков собрал в фильме «12», вам сразу понравилась? Или вас пришлось уговаривать к ней присоединиться ?
-Михалков, конечно, педагог потрясающий. Прием у него очень простой: отведя артиста в сторонку, он говорил.что, конечно, есть один только артист на свете, это ты, что лучше нет никого и сыграть это сможешь только ты, больше никто. Ну, есть еще пара фамилий в Голливуде, но и они до тебя не дотягиваются. И ты уходил от него с этим ощущением, не веря, что он говорил так каждому из нас.
На съемках Михалков тоже использует очень необычные профессиональные приемы. Там не было такого, что вот сейчас будут снимать Гармаша или Маковецкого. а ты в этот момент отдыхаешь. Никто из нас не знал, когда он будет в кадре. И, по сути, мы были в кадре все время. На площадке часто работало несколько камер. И когда мы увидели смонтированные куски, то поняли, что Никита Сергеевич брал какие-то моменты, когда, допустим, ты по логике монтажа должен быть вне кадра, потому что это не твой кусок, но в кадр попадает твоя реакция, твое поведение, твоя эмоция, и мы поняли тогда, что играть надо все время, быть включенным в процесс постоянно.
- Все было так серьезно?
- Почему же. В перерывах, конечно, валяли дурака. На съемках нас там кормили, естественно. Давали меню, и мы должны были галочкой пометить одно из двух блюд. Еда была самая обыкновенная - кинокорм в пластмассе. И вот однажды мне это все надоело, я отпечатал другое меню, включив в него самые дорогие и изысканные блюда и закуски из московских ресторанов, причем с труднопроизносимыми названиями.
И всем артистам, кроме Михалкова, раздал. Купились они, конечно, в одну секунду. Леша Горбунов, посмотрев меню, сказал: «Ну, это как в Америке. Там перед казнью на электрическом стуле разрешают поесть, чего ты хочешь». Это замечание сразу вызвало у остальных подозрение, что деньги, наверное, кончились и нам вообще теперь не заплатят или, наоборот, заставят сниматься еще дней десять дополнительно. Кто-то советовал: «Берите свежевыжатый сок ананаса. берите все самое дорогое, опустим их по полной!» Гафт сидел и гадал: «А что такое фуагра?» Ему объяснили, что это печенка. «Надеюсь, не свиная?» - подозрительно переспрашивал он.
Петренко выбрал вареники и домашние котлеты, многие решили ударить по суши. Я еще никогда не видел этих людей такими одухотворенными! А потом всем принесли щи из кислой капусты и гуляш с макаронами, и кто-то все-таки проговорился, и они решили меня убить. Я долго прятался в декорациях. С Валентином Гафтом мы все время сочиняли острые эпиграммы, которые, к сожалению, опубликовать нельзя, они не для печати. А еще мы с Сергеем Гармашом и Сергеем Газаровым жестко разыграли Мишу Ефремова. Мы его спросили: «Миш, тут одни мужики, понятно, а если отвлечься на минуту, вот кто тебе нравится?» Он говорит: «Ну, Жанна Фриске, допустим». Я вбил в свой телефон номер нашей ассистентки (подговорив ее, конечно), подписал Жанна Фриске и говорю Михаилу: «Вопроса нет, на, звони, договаривайся о встрече».
Он, бедный, красный от смущения как рак, лепетал там что-то, какие-то комплименты. А ассистентка наша, молодчина, подыграла нам здорово. Она сидела в тридцати метрах от нас в соседней комнате. Я беру у Миши телефон: «Жанна, ты где? Мимо едешь? Так заскочи к нам!» Послали кого-то за букетом гвоздик. И вот Миша ходит по коридору студии с букетом в руках, нервничает ждет Фриске. Я надел соболью шубу одной из наших дам, парик, меня быстренько загримировали под Фриске, и я - к Мише: «Вы меня ждете? Я - Жанна!» Он при виде меня пришел в ярость, треснул меня букетом по башке и потом долго гонялся за мной по павильону, но не догнал. А народ вокруг умирал со смеху.
-Какими премьерами вы отметили новый год?
- Фильмом полный метр под рабочим названием «Золушка». Я играю олигарха, который не приемлет гламур, моднькие тусовки и вообще Москву
и живет на Севере. Но он вынужден на несколько дней приехать в столицу.
- И тут его подцепляет Золушка...
- Нет. Он приехал искать своего сына, которого играет замечательный парень. Никита Ефремов. Удивительный артист, великолепный. Сказка переиначена сильно, так что искать совпадения не нужно. И впервые я снялся в сериале. Мне позвонил Дима Месхиев и сказал: «Почитай сценарий. Тебе понравится». А Диме я доверяю как себе. Сериал называется «Ласточкино гнездо». Я играю очень известного детского писателя. Семейная сага.
-Есть ли что-то, что вы любите кроме сцены?
- Машины. Ох уж это безвелосипедное детство! Машины - моя страсть. Хотя у отца была машина, и у меня водительский стаж почти сорок лет, но они были всегда так недоступны. А с года так с 1994-го по сегодняшний день у меня перебывало несколько десятков машин. Я каждые полгода их менял. Машина в те годы была для меня единственное место, где я был свободен. Бывало, играю в театре какого-то повара, лакея, солдата, а после снял тон и грим, вышел, сел за руль и, пока еще звучат аплодисменты в зале, не мне, естественно: «Ну а сейчас - моя роль!»
Беседовала Наталия Корнеева (2012 г.)
