Воплощением мужественности Михаил Пореченков стал давно. Но признается, что это ему не мешает быть сентиментальным как на сцене, так и в жизни. "Несоответствие моих внешних данных внутреннему миру несомненно есть", - говорит актер.
Совсем недавно Михаил Пореченков дебютировал в качестве режиссера-по мотивам знаменитого американского боевика «Коммандо» он поставил фильм «День Д», где и сыграл главную роль.
- Мы сидели с друзьями и думали, что хотелось бы снять. Поняли, что картин, которые нам очень нравятся с детства, довольно много - мы их часто вспоминаем, обсуждаем. Это чисто мужские фильмы, где на экране - герои. Мы сразу вспомнили «Великолепную семерку», «Хороший, плохой, злой» и «Семь самураев», стали потихоньку от работ великих спускаться к тому, что нам кажется более простым. В этот список попала, скажем, «Кобра» с Сильвестром Сталлоне, но «Коммандо» с Арнольдом Шварценеггером показался нам более компактным образцом.
Мы сняли не прямой римейк, а по мотивам «Коммандо». Нам изначально хотелось снять фильм в жанре боевика, потому что в этом я больше всего разбираюсь. Хотя когда ты режиссер и актер - это тяжело. Съемки «экшна» требуют колоссальных физических затрат, тебе надо прыгать, бегать, кувыркаться и плюс ко всему следить за тем, чтобы все снималось правильно...
- Вы, наверное, как любой мужчина, любите оружие и рано начали стрелять?
- Еще как рано! Начиналось все. разумеется, с рогаток, которые мы делали из заколок для волос. Но очень быстро, практически сразу же, потянуло к огнестрельному. Не помню точно, но мне, наверное, лет десять было, когда мы с братом вовсю ходили на охоту. Правда, охотой это было сложно назвать, но мы выходили в лес, чтобы отстрелять эти несчастные пять патронов, которые где-то удалось «скроить». (Смеется.)
Хотя родители стрелять не разрешали - это было понятно. Страшно же, когда дети берут в руки оружие -но мы, как всегда, находили способы.. . Мы это ружье разбирали, по частям распихивали под куртку и -не дай бог кто завидит! - выносили. Эта знаменитая одностволка уже стала нашей семейной реликвией. Она была подарена моему отцу в 14 лет, он подарил ее мне тоже в 14. Ружье сейчас висит на стене в нашем доме в деревне, и теперь я его передам своему сыну.
- Какие черты характера вы унаследовали от отца?
- Я вообще замечаю, что становлюсь все больше похож на папу. Он у меня человек творческий, и это главное, что я унаследовал от него. При этом он напрочь лишен прагматизма, и я такой же. А еще - как ни странно, у меня та же любовь к природе и родине. Папа очень любит свою страну. Огорчается из-за всего, из-за политики, из-за плохой колбасы в магазинах, но очень любит землю, на которой родился. Отец объездил весь мир и все равно вернулся сюда, потому что жить он хочет именно здесь. Мне тоже это передалось, и это самое главное.
- Ваш отец - моряк, часто бывал в плаваниях. Вы с ним много времени проводили?
- Не так много. И, кстати, мы все повторяем за нашими родителями. Нам только кажется, что мы по-другому живем. Отец мне когда-то сказал, что если бы я стал моряком, то посмотрел бы весь мир. А с моей профессией разве что посмотришь? «Ты будешь сидеть дома!» - говорил мне он. Ага, вот я и сижу дома - став актером, я объездил весь мир! Кем я только не был! Куда меня только не забрасывало со спектаклями, со съемками. Детей я практически не вижу, постоянно в разъездах, на гастролях, то есть повторяю все то, что делал мой папа, один в один.
- Вам отец что-нибудь привозил из путешествий?
- Много чего привозил! Но я помню, как первый раз привезли банки с лимонадом, которые громко открывались - пшпш! И я упился так, что эта газировка у меня в горле стояла. Но остановиться не мог: мне нравился сам процесс открывания, когда банка шипит! Класс! Это были такие приветы оттуда, из той другой, забугорной жизни.
- В детстве вы с родителями уехали в Польшу. Какой вам запомнилась жизнь там?
- Польша была отличная. Я учился в интернате, который находился на улице Келеска, 45, рядом с Мокотовским полем, куда мы все время ходили гулять. Польша запомнилась всем: концертами групп Def Leppard, Iron Maiden - кто только ни приезжал. А еще Motley Crue, Accept и Удо Диркшнайдер!
Ух, моя польская юность прошла в хорошей музыке, в рок-концертах. А еще в хорошем кино. Мы с моим другом Славой Ивановым ходили на вокзал. Брали билет на электричку из Гданьска в Сопот, катались, выходили и покупали вкуснейшую пиццу! Поляки, мне кажется, вторые после итальянцев по умению готовить пиццу. Это вкус детства - я до сих пор нигде не пробовал такой пиццы! Мы отдыхали на пляже, пили сок, потом гуляли и заворачивали в ближайший кинотеатр. Кино - это, конечно, был Брюс Ли. А еще все те фильмы, которые нам не разрешали смотреть, - и «Последнее танго в Париже», и «Ребенок Розмари». Мы ничего не понимали, но смотрели с восторгом.
А были ведь еще и «Звездные войны», и «Индиана Джонс» - представляете, какое кино тогда свалилось на меня, я взахлеб все это смотрел. Такой была Польша.
- Если в Польше так хорошо жилось, то хотелось ли оттуда уезжать?
- Хотелось, конечно. Объясню почему: мы только окончили школу, и перед нами открывался большой мир. Учились мы в интернате, жили под надзором преподавателей, за забором и колючей проволокой, даже система видеонаблюдения была. Все было строго. На самом-то деле воспитатели просто переживали за нас, старались оградить от нежелательных инцидентов.
Но мы, конечно, считали, что нас держат «в тюрьме», и хотели поскорее вырваться на волю. Поэтому хотели быстрее поехать туда, где забора никакого нет - «в Союз», как мы тогда говорили. Все спрашивали друг у друга, кто куда хочет поступить, -и очень многие хотели стать военными, потому что были детьми военных. Хотели поступать в зенитное, в ракетное, в морское. Было интересно, нас ждала новая жизнь.
Мы приехали «в Союз» и сразу же по полной всего получили. Мы ведь фактически были рафинированные дети, то есть не знали улицы как таковой. Не знали, по каким законам здесь живут, в какую среду мы попадаем. Закрытая система интерната тогда казалась для меня самой правильной. Я в ней знал все. В Польше я был просто хрустальным человеком, с которого пушинки сдували. И оказался в таком мире... Как не пропал-то?
Это был 1986 год. все было очень относительно. Время было опасное, в начале 90-х оно стало совсем «злым». Если бы я попал в Москву, то сразу бы «под каток» залетел. Но мне повезло - я приехал учиться в военное училище в Таллин. То есть попал в такую приграничную зону, и мой переход к жизни в России был плавным. Таллин все-таки ближе к Европе, там более цивилизованно и спокойно. У нас было больше свобод, даже в такой системе, как военное училище. Поэтому, поступив туда, я знал все: как пройти на кухню, как уйти от работы... Потому что в интернате было практически то же самое. Я знал все законы и порядки, мог жить абсолютно свободно и лавировать.
- Вернувшись из Польши, вы были разочарованы СССР?
- Не разочаровался, но разница была видна: мои сверстники из СССР слушали другую музыку, читали другие книги, варились в другой атмосфере. Они ходили на другие концерты, в конце концов. Смотрели другое кино. Они учились в другой школе. Нас все-таки лучше учили в Польше. Я хоть и окончил с «тройками», но педагоги занимались нашим образованием очень серьезно. Когда мы все в военном училище оказались, я понял, что мы совсем все разные.
Кто приехал из глубинки - это одни, из города, из Москвы - другие, нам всем надо было притираться, но никаких точек соприкосновения с этими людьми у меня практически не было. Они были более приспособлены к жизни. Я был растерян, а надо было быстро соображать. Поэтому я стал резко менять себя, приспосабливаться. Это быша такая школа выживания в системе запретов и ограничений. Курса до четвертого я учился нормально, а когда пришло время выбирать, что дальше, я понял, что это не мое. Я уже вырос, стал другим человеком.
- Строем не захотелось ходить?
- Да, не люблю я это. Не мое. Не вышло из меня военного, строевая подготовка мне как-то не далась. Я ведь фактически за десять дней до выпуска получил «волчий» билет. Это немного не то, чего от меня ожидали. Все-таки надо было получить высшее образование, а не прослушать курс лекций. Поэтому было
обидно и жалко потерянного времени...
- Правда, что за вас даже мама ходила хлопотать?
-Ходила, говорила, чтобы меня не выгоняли. Мама у меня с характером. Она женщина строгая и принципиальная. Поэтому мне больше доставалось от нее, чем от папы. Она меня любит, поэтому хочет, чтобы у меня ничего не случалось страшного в жизни, переживает за все мои неудачи. Это же мама.
Вот и тогда она пыталась предпринять какие-то меры, но было поздно. Я сам уже понял, что это не мое, что не смогу оставаться в этой профессии дальше. Было неудобно и даже стыдно.
Но меня не выгнали. Я сам ушел. Правда, перед этим подвел свою жизнь в училище к той черте, что уже начинали выгонять. Вроде как: не хочет учиться, так чего мы его держать будем? Если б меня выгнали, то было бы хуже -пошел бы в армию дослуживать! А поскольку особой воинской дисциплиной я в последнее время не отличался, там много чего происходило, то так и сказали: «Не хочет - и пожалуйста! Держать мы его точно не будем!»
- Что же вы натворили?
-А всего понемногу. Это же детство. Нам по 18 лет. Тестостерон гуляет так, что мама не горюй. Все объединены, пацанва, в одном месте. Выпивали, конечно. Курить я бросил еще в армии - спортом занимался. Но ходили в самоволки. А как же? Дрались.
- А как решали проблемы с тестостероном?
- Так вот, самоволками. А чего ж мы иначе ходили туда? Как раз решать проблемы с тестостероном! Была дискотека в Таллине. Называлась «пожарка», потому что проводилась в пожарной части. И мы ходили туда.
- А вы эстонским языком владели?
- Если польский я знал плохо, но изъясняться мог, то эстонский - совсем никак. Но так показалось, что мы не замечали вокруг эстонского населения, у нас был свой мир, русский. Там же они не пересекаются никак. Мы жили отдельно. У нас с ними были разные скорости и ритмы. Мы были все-таки побыстрее эстонцев. (Смеется.) русских как таковых тоже не было - были те, кто говорил на русском языке.
- Где вы встретили свою первую любовь - в Польше, в Таллине, в Питере или уже в Москве?
- Еще в Польше. Правда, она был русская. Старшеклассница. У нас долгое время были очень взрослые отношения. Это была настоящая любовь, которая оставляет отпечаток в душе и в сердце... Стихов, правда, не писал, нет. Не дается мне поэтический жанр. Не могу я. У меня, как у Винни Пуха, - чистописание на обе ноги хромает. Но потом, уже позже, мы виделись - у нас был вечер встречи выпускников. До сих пор иногда общаемся.
- Как вышло, что вы чуть было не связались с рэкетирами?
- Я занимался боксом, а такие ребята были в цене. Приходили разные друзья-знакомые, которые говорили: «Ну а чего мы? Пойдем, на воротах-то постоим? Денег хоть каких-то заработаем». С этого все и начиналось. Потом появлялись другие люди и говорили: «А чего вы тут зарабатываете? Это же фигня! Пойдем на рынок - там есть плохие люди, у которых можно отобрать хорошие деньги». Все это вокруг нас было. Мы жили как вся страна. Точно так же.
Просто, опять же, повезло, что это происходило со мной в Таллине. Там это бьшо не так серьезно, как в Москве и в Питере. В Таллине был облегченный вариант, лайт. (Смеется.) У меня были друзья в Петербурге, и когда я учился на последнем курсе в училище, они мне говорили: «Ну давай уже заканчивай и приезжай. У нас тут Катькин сад, там столы стоят, есть команда, борцы». Через год я действительно приехал, а это уже другие люди были. Братва. До этого они еще были пацанами, а тут они уже серьезно «в теме» были.
- Но вы сами выбрались из «опасной трясины»?
- Я просто реально испугался. Я сказал себе: стоп, погоди, по-моему, не то... Понял, что там все по-взрослому закручивается... Поскольку были знакомые в спорте, то дорога тем более была одна. Как в песне «Рэкет-мены» у Асмолова: «Ну а теперь он спец по тайникам!». То есть попасть можно было куда угодно, но бог миловал.
Я сначала не знал, куда мне приткнуться, а потом поступил в театральный. И меня там так стали загружать...
- У вас остались друзья со времен военного училища?
- Остались, конечно! Кто-то еще служит, кто-то в банке работает, в охране. Все по-разному. Я многих встречаю, когда езжу по разным местам. Причем случайно. Один раз на Валдае я попал в аварию - ехал по скользкой дороге, вылетел с трассы и перевернулся на бок. Уже сумерки, у меня супруга беременная. Останавливается машина, выходят ребята, один говорит: «Здорово, Миш». Ну и я так отвечаю: «Здорово». Оказалось, - мой товарищ из училища. Я говорю: ты где? Он говорит: я в МЧС теперь. Обменялись телефонами, чтобы созвониться.
Бывает, что они встречаются все, но у меня никак не получается... Надеюсь, что обязательно в скором времени встретимся.
- У вас очень обширный круг общения, с одной стороны - друзья по военному училищу, с другой - коллеги-актеры Константин Хабенский, Михаил Трухин. С кем вам интереснее?
-Ты знаешь, друзья-актеры-то - тоже стопроцентные мужики!
- Да, но разница в поведении и интересах наверняка есть?
- Когда приходишь в мир суровых мужиков, они сразу говорят: о, это артист! Приходишь в мир артистов, начинается: ой. мужик пришел! Наконец-то! Везде такое немного обособленное отношение, поэтому и там, и там я чувствую себя весьма комфортно и приятно. Сейчас все говорят, что актеры - эстеты... Но они нормальные люди, они должны быть такими! Может быть, образованы по-другому, но по поведению - у нас компания абсолютных мужиков.
- Весело это было - учиться в театральном институте?
- Обхохочешься. Наш мастер так нас загружал работой, что мы света белого не видели. Первые два года, а то и три, мы вообще не понимали, чем занимаемся. Не вылезали из института, в нас просто вбивали все. Мы стали совсем другими людьми, нас изменили, переломали.
Времени на отдых не было вообще... Хотя находили возможность, собирались вместе. Выпивали - не без этого! Но нам и отдых не нужен был. Мы отдыхали тем, что делали много заданий. Это был главный наш отдых. Мы в институте жили практически. Перестроили своими руками всю аудиторию. Жили и делали огромное количество заданий. Я недавно нашел старые студенческие тетради, где были написаны этюды, их там по сто с лишним штук... Я думаю сейчас: господи, да их же никогда не сделаешь, сил не хватит! А тогда ведь делали! Запросто.
- Вам было легче, чем остальным?
- Всем было тяжело.
-В начале 90-х наши артисты страдали от безработицы. Вы ощущали опасность того, что вот-вот окончите институт, а делать нечего?..
- Я почему-то всегда знал, что все будет хорошо. Я даже поспорил с одной девушкой, тоже студенткой театрального института, которая уехала и, по-моему, сейчас живет в Таллине, что через четыре года после выпуска я буду известен, у меня будет работа. .. Все будет.
- А что вам внушало такой оптимизм?
- Не знаю! Такое внутреннее состояние. Просто сказал себе; да, будет и все! Так и пошло.
- Вы снялись в комедии «Колесо любви», а потом у вас был долгий перерыв в съемках...
- Да, просто кино не снимали. Кино не было. Очень много работали в театре, нас бьшо огромное количество. Тогда нам опять повезло: после выпуска нас всей группой-меня, Костю Хабенского, Мишку Трухина, потом Андрюшу Зиброва взял к себе в Театр Ленсовета Владислав Борисович Пази. То есть мы как учились вместе, так и работать стали -нам не надо было вливаться в чужую труппу. Мы сразу выпустили спектакль, получили «Золотой софит», потом две «Маски»... Мы так лихо развивались.
Сначала одна главная роль, потом вторая, серьезные взрослые спектакли. Работали много, я помню, как пришел как-то раз и говорю: «Владислав Борисович, у меня съемки, можно отменить спектакль?» А он говорит: «Ты что, много играешь?» Я говорю: «Ну да, чего-то много получается...» Он говорит: «Ну давай посмотрим, сколько у тебя спектаклей в месяц». Открываем расписание, считаем - 29. То есть каждый день. Он говорит: «Да, чего-то многовато». Потом стало 22 спектакля. Когда количество снизилось до 19 в месяц, то у меня появилась возможность продохнуть. Работали мы много.
- А в денежном, плане вас работа в театре удовлетворяла?
- Мама помогала. Она тащила меня, давала деньги. С квартирой помогла, делала ремонт. Но потом я уже стал зарабатывать в кино.
- Театр предлагает вам больше разнообразия и возможностей для актерской игры, нежели кино, верно?
-Абсолютно. Куда мне деваться? Руки-ноги не отрубить. Уж так случилось, что я везде должен играть сильных парней. В театре, конечно, более разнообразные роли предлагают. Хотя и в кино предлагают разное, просто многие боятся ломать создавшийся стереотип, для них проще взять меня таким, каким я давно уже примелькался. Но есть люди, которые не боятся это делать. Такие, например, как Сережа Урсуляк. Он не боится приглашать меня на такие роли, которые мне не свойственны (Михаил сыграл отрицательного героя в сериале Сергея Урсуляка «Ликвидация».).
Огромное ему за это спасибо. Недавно он опять мне сделал очень хорошее предложение - сыграть графа Воронцова. Понимаете? Вдруг я да и граф Воронцов! Это не просто новый персонаж, это совсем другое внутреннее состояние - человека, покинувшего родину и, будучи благородных кровей, не понимающего, что случилось с ней, что произошло. Он борется за эту свою родину и, естественно, погибает. Трагическая история и трагическая судьба - это хорошо, что он меня позвал. Мне приятно работать с этим человеком, который к тому же знает про кино больше меня и может поделиться опытом.
- Насколько вам хочется быть сентиментальным? И хочется ли вообще?
- Сентиментальность - это такое состояние, которое приходит неожиданно, - тебя торкнуло, и ты всплакнул. Чаще такое бывает, когда ты остаешься один. Еще когда животных жалко. Или смотришь какое-нибудь кино и плачешь.
- Плачете на фильмах?
- Ну так, да, расстраиваюсь. Иногда человеческие отношения очень сильно цепляют -переживаешь.
- А что вас расстраивает в человеческих отношениях?
- Бывает, что огорчаешься из-за каких-то проявлений, которые лежат уж совсем на поверхности. Вроде бы понятно, что поступать так нельзя, а человек берет да и делает такое... То есть расстраиваешься из-за самых простых вещей.
- Хочется ли быть сентиментальным в кино? У вас же есть «женская» картина «Связь» или «9-я рота», где ваш прапорщик Дыгало неожиданно пускает слезу.
- Да. «Связь» - точно женская история. А «9-я рота», мне кажется, моя лучшая работа. Она мне очень близка. Прапорщик -Он такой хороший, и ему есть за что плакать, ему обидно. Вот это сложный человек. Весь исковерканный. изломанный. Вроде бы сильный и грубый, а внутри - очень ранимый. В кино хочется просто хороших ролей. Разные черты характера, в том числе и сентиментальные, можно найти у любого персонажа.
-Вы в новом фильме Федора Бондарчука «Обитаемый остров» не играете?
- Нет. У меня не получилось. Я как раз снимал свою картину («День Д».).
У нас все вышло один в один по срокам. Хотя мы уже и грим проверили, и пробы, все сделали. .. А Федька обиделся и расстроился. И я тоже расстроился. Я перед ним безумно извиняюсь, что так случилось.
- Тоже ведь момент сентиментальный.
- Именно, но он мой друг, поэтому мне было крайне тяжело сказать: «Федь, извини, никак не получится у меня».
- Михаил, а когда вы успели жениться, да еще и два раза?
- Первый раз - в 1998 году. А через год у меня родилась Варвара. Но моя последняя, вторая жена в шутку уверяет, что я женился один раз и навсегда. (Смеется.)
- Почему дочку Варей назвали?
- Мне нравится имя Варвара. По святкам.
- Вам, наверное, тогда хотелось сына, а родилась «бесполезная» девочка,..
- Это как грузин в анекдоте прибегает в роддом: «Родился?» - «Да». - «Мальчик?» - «Нет». -«А кто?!» Сын у меня теперь тоже есть, тоже Михаил. И еще одна дочка, маленькая.
- Как вам с тремя детьми удается время проводить?
- Старшую Варю вытащил в прошлом году на съемки «Дня Д», она там мою дочку и играет. Она у меня красивая и умная, хорошая девчонка, талантливая, свободная и легкая! Два месяца с ней работали. заодно и время вместе проводили. Атак, пытаюсь общаться с детьми в промежутках мещду этим бешеным графиком съемок и гастролей. Оболтусы мои дома, утром и вечером, если они не спят, то могу их лицезреть.
Вот у сына Мишки недавно были первые соревнования по плаванию. Там пятилетние дети должны были плыть 15 метров в нарукавниках. А Миша- без! Он волновался, я тоже. Я в этот момент был в Таллине на гастролях, но с момента старта и до финиша болел за сына по телефону.
- Для вас есть разница в воспитании мальчиков и девочек?
- Разница есть. Я заметил, что с сыном можно построже - он поймет. А с девочками так не выходит. Они быстро влияют на пап, прямо находят ключик - и все... Что касается Мишки, то я хочу, чтобы он был мужественный, крепкий. серьезный, чтобы вырос цельной натурой. Чтобы сестричку свою в обиду не давал и сам не хныкал. Это девчонке позволительно, ему-нет. Кстати, у него характер круто замешан.
- Вы детей наказываете?
- Да как я могу наказывать? (Улыбается.)
- В угол ставить, что-нибудь не купить?
- Нет, не купить - это вообще не разговор.
Я пытаюсь разговаривать с ними. Хочу достучаться до их сознания.
- Вы пеленать и нянчиться быстро научились?
- Конечно, это очень быстро приходит. Появляется этот кричащий комок, и ты начинаешь пеленать, давать соску, готовить смеси, менять памперсы... Это несложно. Машину-то мы все водим, а это сложнее.
- Вы в быту не погрязли? Не пропала романтика отношений?
- Не пропала. Проверяли! (Смеется.)
- Продолжаете дарить подарки супруге?
- Подарки надо дарить обязательно. Без этого никак!
- Что же вы дарите?
- Все, что попадется под руку. Машины, дом в Подмосковье.
- Много проводите времени за городом?
- Да, много. Почти все время там живем - спокойно отдыхаешь, для души хорошо.
-Вы когда дом строили, много сделали своими руками?
- Вообще не притрагивался. Когда мне?
-А я думал - вот вы похвастаете сейчас!
- Ничего не делал, абсолютно. В этом смысле, я считаю, нужно довериться профессионалам - пускай они делают. И не лезть в это дело.
- А вас не тянет полочку прибить?
- Совсем не тянет! (Смеется.)
- Вы как-то сказали, что хотите вернуть на экран героя-мужчину.
- Ну а что? У нас мужиков-то нет. Время метросексуалов и полупьяных героев, сложных, рефлексирующих, в алкогольно-наркотическом дурмане. Сколько можно на это смотреть? А прямых и простых людей, которые поближе к народу, нет. Героев своих мы не любим. Все время их в парашу окунаем. Поэтому хочется уже, чтобы кто-то нормальный появился, про которого можно сказать: хороший парень он, обаятельный, большой, и правильно он делает, что этих злодеев давит... Я говорю о том, что, когда вам плюнули в лицо, вы не думаете: «Ах, как я не по-христиански поступил, дав по морде обидчику!
А может, я немного жестокосерден?» Нет, в этот момент вы не думаете - вы разворачиваетесь и бьете. Это не говорит о том, что вы плохой человек и подонок. Конечно, реагировать на проявление хамства можно по-разному, но в моем кино и в моей жизни я буду реагировать только так. Да, не свят! Понимаю и каюсь. Но я так живу. И мне кажется, что это свойственно мужчине - так поступать.
Беседовал: Андрей Захарьев (2008 г.)
