Людмила Чурсина - человек парадоксальный. Красавица с царственной осанкой -такой если не карету, то лимузин подавай, а она ездит на метро. После школы, которую окончила с золотой медалью, собралась поступать в МАИ, а стала студенткой Щукинского училища. Ее приняли в знаменитый театр, а она из него ушла. Ее приглашали в Голливуд, но советские чиновники в Америку не отпустили. А она и не жалеет.
Народную артистку СССР Людмилу Чурсину знают все. Но чем больше публикуется материалов об актрисе, ее интервью, тем более загадочной фигурой она предстает.
- Вашу жизнь сопровождают мифы и легенды. Даже о месте рождения советские чиновники пишут разное, где же вы родились на самом деле?
Мой папа военный, и, как только началась воина, он сразу же ушел на фронт. А моя молоденькая беременная мной мама из Риги, где мы жили, отправилась в Великие Луки, где у нее были родители. По пути, где-то на Псковщине, она и родила меня в медсанбате. А прямо на следующий день двинулась дальше. В это время был жуткий налет. Все бросились врассыпную, и меня потеряли. На картофельном поле. Бабушка думала, что я с мамой, мама - что с бабушкой. Как говорится, у семи нянек дитя без глазу. Мама бросилась на поле. Все перепаханное снарядами. Вперемешку лежат убитые люди и лошади. И вдруг она услышала писк. Присыпанная землей, я подала ей сигнал.
Мы поехали дальше. Хотели добраться до Ленинабада, где жила папина мать, но поскольку знали географию плохо, то послушали какую-то женщину, стоявшую на станции с огромными чемоданами. Она твердо сказала, что такого города нет. Зато есть город Сталинабад. Взяли курс на Сталинабад, где не было ни единого знакомого. Мама устроилась работать в госпиталь и пошла доучиваться на медицинский. Жили, как все, скудно. Бабушка приносила гнилую морковь и ведро помоев. Этим и кормила всю семью. В конце войны приехал папа. Конечно, весь израненный, с исковерканным характером, но, слава Богу, с руками и ногами. Его послали служить в Тбилиси. Там мы прожили 7 лет. И в школу я пошла именно там. До сих пор люблю и помню грузинский язык, и в спектакле «Ханума» мне эта память очень пригодилась.
- Вашу маму зовут Геновефа. Откуда взялось такое необычное имя?
Ее отец - латгальский латыш, а бабушка - наполовину полька, наполовину русская. У отца греческая и турецкая кровь. Так что у меня неплохой коктейль. Имя маме дал дедушка. У него какую-то тетку в Латвии так звали. А вообще-то Геновефа - святая.
Дедушка и бабушка продолжали жить в Великих Луках. Мама до сих пор там. Я стараюсь при любой возможности приехать к ней. Каждую осень молюсь: -Господи, пронеси через зиму, до зеленых листьев, до зеленой травки». Слава Богу, услышал. А когда мы впервые приехали туда после войны, город был весь разрушен. Сохранились два-три дома. Люди жили под землей, в подвалах. Бабушка с дедушкой в первое время с детьми располагались в каком-то большом шкафу. Потом им дали двадцатиметровую комнату в бараке. А затем избушку на краю города. Прямо напротив кладбища. Там в одной комнате помещались мама с папой и со мной, младшая мамина сестра с мужем и ребенком, средняя сестра с мужем и двумя детьми. Я забиралась на чердак, где стояла корзина. Складывалась бубликом и засыпала в ней.
Бабушка сажала лук, шила, латала. Все хозяйство было на ней. Иногда она спрашивала дедушку: «Вань, когда ты будешь нормально зарабатывать?» Дедушка был человеком светлым. Он свято верил в коммунизм. А потому уверенно отвечал: «Скоро будет коммунизм. Пойдешь в магазин и возьмешь все, что тебе надо, бесплатно. А вообще, Надюша, хлеб есть, лук есть, а все остальное - неважно». Очень трогательный дед был, чистой души. Моя мама в молодости была невероятно хороша собой.
Когда в Тбилиси они с папой шли по спуску, то мужчины не сдерживали восторга, провожая долгими взглядами мамины ноги необыкновенной красоты. Папе, с одной стороны, наверное, было приятно, что женщина рядом с ним вызывает такую реакцию, но он ревновал маму. Он был горячий. Чуть что -шашки наголо. Но отходчивый, не творящий какого-то зла. Родители прожили вместе 61 год. У меня детство неизнеженное. Я в куклы не играла. Предпочитала лазить по крышам и деревьям, драться. И двора моего детства у меня нет. Столько дворов было в жизни! Мы же постоянно переезжали.
А когда вы почувствовали себя красавицей?
В детстве мне не нравилось в себе все. Мне хотелось иметь другие глаза - большие, навыкате. Но особенно я страдала из-за своего роста. На занятиях по физкультуре стояла первая. Ребята все мне по плечо. Размер ноги у всех девочек 35-36, а у меня - 40. Я старалась купить обувь поменьше и влезть в нее. Сутулилась. Мне хотелось быть ниже, чтобы меня не замечали. Если участвовала в школьных спектаклях, то играла либо лягушку, либо Бабу-ягу. Понимала, что рядом с нормальными мальчишками и девчонками я - уродка. Длинная, нескладная.
Мама у меня миниатюрная, а я так вытянулась, может быть, потом, что очень любила на всем виснуть - на перекладинах, на ветках. А потом я заболела туберкулезом, и меня стали закармливать. Туберкулез вылечили, а комплекс из-за роста остался. Он меня все время заставлял ужиматься. На танцах я стояла в углу, потому что не находилось подходящих партнеров. Студенткой даже не могла о себе подумать что-то лестное, потому что рядом были такие московские дамочки, на которых я смотрела как на произведения искусства. Хотя как-то мой однокурсник сказал: "Проходит Чурсина - оглядывается весь Арбат".
Но мне всегда казалось, что эти слова не про меня. И по сей день не люблю, когда делают много комплиментов. Меня это всегда настораживает. Либо это от плохого воспитания, либо... Комплимент должен быть так же редок и так же точен, ну как неожиданная вспышка грани драгоценного камня. Помню, когда мы с режиссером Розой Сиротой начали репетировать в Ленинграде спектакль «Супруги Каренины», она меня спросила: «Людочка, а почему вы живете с таким ощущением: извините, что я есть?» Я ответила: «Роза, у меня это идет с детства».
Другое дело, если бы меня с малых лет уверяли, что я хороша, что у меня замечательная фигура, что у меня длина ног, о которой мечтают все модели... А я выросла закомплексованной, стеснительной, а профессия-то актерская всегда требовала обратного. Сейчас-то я понимаю, что всякая данная тебе оболочка - это дар. И какой он есть, такой есть. Им надо дорожить.
Я же никогда не придавала своей внешности никакого значения. Не всматривалась в зеркало и не думала: «Боже, какая же я красавица! Что с этим делать?» Это же не моя заслуга - заслуга родителей и природы. Потом я поняла, что мой рост - достоинство. Мне много было отпущено и в плане здоровья. Не очень-то по-хозяйски я с этим обращалась. На съемках надо покраситься в блондинку - давайте, надо в шатенку - давайте. Хорошо, хоть какие-то волосы остались. Я сейчас наблюдаю за молодыми актрисами - у них все по-другому.
Перед съемкой у них спрашивают, какой косметикой они пользуются. Каким шампунем им помыть голову. Это, конечно, правильно. Женщина должна быть ухоженной. Другое дело, что лицо - это мысль Творца и природы, и менять его до неузнаваемости, превращаться в Барби с надутыми губами не стоит. Сейчас, чтобы помочь женщине, можно накачать, подтянуть, наколоть, подрезать, нити золотые вставить. Но если у нее внутри не горит свеча, то все равно это будет ощущаться. При всей своей ухоженности в ней не будет человеческой манкости. Часы миллионной стоимости, бриллианты - не главное украшение женщины.
- Детские претензии к внешности понятны. Но зато с учебой у вас все было в порядке, чему подтверждение - золотая медаль.
Вначале я училась ужасно. У меня были двойки по поведению. Я дурачилась, обезьянничала. Меня выгоняли с уроков. К тому же я постоянно меняла школы из-за переездов. После Тбилиси мы были на Чукотке, потом на Камчатке. Из-за этого-то я ни одного языка не знаю. В одной учила французский, в другой - немецкий, в третьей - английский, затем снова немецкий.
- Вы легко входили в новый коллектив?
Нормально. Когда не завидуешь, не наступаешь кому-то на любимую мозоль и по-человечески себя ведешь, то соответственным образом тебе откликаются.
Когда, наконец, мы вернулись в Великие Луки, я начала умнеть и окончила школу с золотой медалью! Я даже ходила в музыкальную школу.
- Вы верите в судьбу?
Конечно. А как иначе объяснить, что я стала актрисой. Ведь, поскольку у меня с математикой, химией и физикой все было хорошо, я вначале хотела быть либо капитаном корабля, чтобы стоять с биноклем на мостике и отдавать команды, либо председателем колхоза. Потом решила поступать в МАИ. А моя одноклассница, очень красивая девочка, поехала поступать в театральный. Уговорила меня пойти с ней за компанию. Я и пошла.
- Но как же вы решились пойти, совершенно не готовясь?
Я в школе вела литературный кружок. Вспомнила «Девушку и смерть» Горького, какую-то басню, прочитала кусочек из «Белого пуделя». Мне было интересно наблюдать за абитуриентами, за московскими девочками. Многие поступали по 2-3 раза. Наверное, мне помогло отсутствие страха. Страх - чудовищное чувство, которое человека меняет, мешает ему проявить свои способности. А у меня его не было. Я не думала, что если не поступлю, то жизнь кончится. И поступила в Щукинское училище. Сложности начались по ходу учения. У меня при моем росте был очень высокий голос.
Меня вызвала заместитель проректора и попросила сказать «мама». Я пропищала: «Мама». Она тут же приказала: «Опустите голос!» И тут меня зашкалило: «Что значит опустить голос.?» Ничего - опустила. Кроме того, у меня был грузинский акцент. Его необходимо было исправить. Исправила. На втором курсе я чуть была не ушла, потому что у меня была тройка по мастерству. Но окончила я институт с красным дипломом.
У нас были замечательные педагоги, ученики Вахтангова, - Шихматов Леонид Моисеевич и Вера Константиновна Львова. Дивные люди. Владимир Абрамович Этуш, Цецилия Львовна Мансурова. Кроме того, еще один подарок в моей жизни - Полевицкая Елена Александровна. Ей было далеко за 80, у дивительной породы женщина. Когда-то она была лучшей Лизой в «Дворянском гнезде», работала за границей. Она помогала мне подготовить сцены "Марии Тюдор".
Жила я в общежитии. В комнате нас было четверо. Мы сбрасывались и на неделю варили суп из макарон. А когда появлялись деньги, шли в кафе и заказывали себе котлеты с капустой. Это самое вкуснoe, что мы могли себе позволить. И в завершение - торт «Сюрприз». Самый большой пир был, когда мы съезжались после каникул и каждый привозил что-то домашнее.
А когда готовились к экзаменам, варили жуткий желудевый кофе в огромном чайнике и занимались всю ночь. Правда, я благополучно засыпала. А утром, выспавшись, получала пятерку.
С третьего курса я вместе с подругой Эллой Шашковой устроилась работать уборщица в институте, чтобы иметь хоть какие-деньги. Стипендия-то маленькая, на нее не разгуляешься, а я всегда любила привозить подарки. Мы с Эллой в 5 часов утра ехали с Трифоновской через всю Москву. Убирали аудитории, принимали душ и шли на лекции. К этому времени приходили наши изнеженные московские девочки. Очень красивые. Когда после окончания вуза у всех начались метания, я была спокойна - из Ленинграда приехал Павел Хомский, который был главным режиссером Театра имени Ленинского комсомола, и пригласил меня к себе в театр.
Предложил Катерину в «Грозе» и другие интересные роли. Но Рубен Николаевич Симонов взял меня в Вахтанговский театр. Рубен Николаевич - потрясающий человек. Последний из могикан. Такая культура! Такая порода! Камертон для всего театра. Он в равной степени уважительно здоровался и с примой театра, и с вахтершей. Я начала репетировать у Симонова леди Анну в «Ричарде III». В Вахтанговском работали блистательные актеры - Михаил Астангов, Михаил Ульянов, Николай Гриценко, Сергей Плотников, Сергей Лукьянов.
Я смотрела на них с открытым ртом. Моим партнером был Василий Лановой. Но тут я начала сниматься в «Донской повести». После чего вышла замуж и ушла из театра. Там были удивлены. Впервые актриса, которая уже начала что-то играть и репетировать в этом театре, подала заявление об уходе. Но так сложилась моя судьба.
- А как вы попали в картину «Донская повесть»?
Свою первую роль я сыграла в фильме «Когда деревья были большими». После этого меня и пригласили на пробы в «Донскую повесть». Самобытная, лихая, разбитная героиня требовала опыта актерского, человеческого, женского. Все это у меня начисто отсутствовало. Я ведь была студенткой 4-го курса. После проб режиссер Владимир Фетин сказал: «На экране выглядишь робкой, отстающей десятиклассницей». И когда три месяца спустя телеграммой меня вдруг вызвали на съемки в станицу Раздорскую, у меня, как молодые сейчас говорят, «крыша поехала».
Надела самые высокие шпильки, на голове сделала халу с начесом и в таком виде явилась в станицу. Там жара, пыль. Вышла на ветхую старую пристань. У меня сразу каблук полетел, прическа набок. Так и предстала перед режиссером и моим будушим партнером Евгением Леоновым. Когда Евгений Павлович меня увидел, то растерянно сказал: «Да как же я с этой жерделой сниматься буду?» На что я ему посоветовала обзавестись скамеечкой.
Поначалу режиссер дал мне испытательный срок в 10 дней. «Донские казачки тощими не бывают», - заявил. А я была худая, как вешалка. Мне надо было приблизиться к своей героине. А там, в станице, все женщины были действительно дородные. Не толстые, а именно дородные, потому что крепко стояли на земле и все тянули на своих плечах. Вот у них я и училась и говору, и манере ходить, и женской мудрости, и женскому лукавству. С ними вместе пела, выпив чарку-другую молодого хмельного вина. Режиссер объяснил мне, что у моей героини должен быть чернозем под ноггями, а пахнуть от нее должно степью и потом.
Поэтому о мыле и маникюре пришлось тут же забыть. Прошло 10 дней. Меня не отослали, и начались съемки. Все было по-народному: никаких крахмальных юбок. Когда мы выезжали на съемки в степь, если моя сцена была не скоро, я любила побродить, понюхать, вслушаться в донские звуки. Иногда спала в винограднике. И вдруг... пришло понимание, что степь - это симфония звуков, ароматов. А знаете, какое гудение, когда припадешь к земле? Она вся от зноя звенящая. Этот звон донской степи я запомнила на всю жизнь.
Все артисты жили в куренях. Меня поселили к колоритной донской казачке с могучим голосом. Она в своем немолодом возрасте сама управлялась со всем - и крышу красила, и полола, и поливала. Это была единственная экспедиция, где группа жила единой семьей. Вместе праздновали дни рождения, вместе ужинали, репетировали. Я не боялась ошибаться, быть неумелой.
- Как у вас складывались отношения с Леоновым?
Это был Богом поцелованный актер. Работать с ним - счастье. Понимая всю мою неготовность к такой роли, невооруженность, и женскую, и профессиональную, он создал ту атмосферу, при которой я чувствовала себя комфортно.
Он был небольшого роста, неспортивный, без особой шевелюры, но необыкновенно обаятельный и душевный человек, с потрясающим чувством юмора. Ко мне он относился очень трогательно. Иногда шутливо спрашивал: «Ну что, дылда, текст помнишь?» Евгений Павлович обладал народной мудростью, данной от земли. Некоторые думали, что он такой весельчак, хохмач, а на самом деле он был серьезным, думающим человеком, переживающим за события, происходящие в стране. Очень любил свою семью. Где бы мы ни были, где бы вместе ни выступали, все цветы отдавали ему. А он нес их своей жене, Ванде. Сына Андрюшу обожал. Я помню его четырехлетним белобрысым малышом - вылитый отец.
- У Фетина вы снялись в нескольких фильмах. В том числе сыграли главную роль в картине «Любовь Яровая». Писали, что на самом деле вы хотели сыграть вовсе не ее, а Панову. Это правда?
Панова мне бьша значительно интересней. Я не могла понять Яровую - как можно предать своего любимого человека. Но в Госкино Фетину категорически сказали: «Людмила Чурсина должна сыграть Любовь Яровую». Вот я ее и играла. Мне в 28 лет дали звание народной артистки России. Это был уникальный случай, потому что я миновала промежуточное звание - заслуженная. Звание накладывало некие обязательства. Видимо, в Госкино считали, что народная артистка России не должна играть героинь отрицательных. В нашей профессии опасно, когда слава опережает опыт. Человек может на эту славу положиться, а ведь все преходяще и изменчиво. Я об этом много думала.
Помню, как я узнала, что стала народной артисткой Советского Союза. Мы ехали на съемки большой компанией - Василий Шукшин, Кирилл Лавров, Игорь Дмитриев. И вот Дмитриев мне шутливо сказал: «Людмила, с тебя за звание причитается». И показал газету. А поскольку он очень любил розыгрыши, я к этому серьезно не отнеслась. Решила, что он специально смонтировал эту заметку. Но в гостинице услышала об этом по радио. Первое чувство, которое меня охватило, - испуг. Я подумала: «Боже мой, как же теперь надо играть? Как надо жить? Зачем это?»
Госкино запретило вам не только это. Оно перекрыло вам дорогу в Голливуд. Могли бы стать звездой мирового кинематографа. Не жалеете об этом?
Нисколько. За роль в фильме «Журавушка» я получила приз Международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне. После чего меня пригласили на 3 года в Голливуд. В контракте было заявлено 15 картин. Меня вызвали в Госкино и сказали: «Людмила Алексеевна, вы же понимаете, что поездка ваша в Голливуд невозможна? Мы же не сможем контролировать. А вдруг вам предложат антисоветский сценарий? А вдруг вас заставят раздеться?» Так что вопрос о Голливуде отпал сам собой. Но я об этом не жалею. Неизвестно, как бы я со всем этим справилась. Не сошла бы с ума?
Однажды я снималась в Венгрии неделю. Переводчик очень странно переводил. Я чувствовала, что режиссеру что-то не нравится, а что - понять не могла. Потом месяц лежала в больнице. Так что без знания языка ехать работать за границу у меня желания не возникало. У меня и здесь было достаточно работы. Тогда же снимали не как сейчас - за месяц 25 серий. В то время над картиной работали 3-4 месяца. У меня так много было интересного в жизни! Столько ролей! Сожалеть - самое бесполезное занятие в жизни. Жалеть можно лишь о том, что кого-то теряешь из близких, родных, друзей, - и то мы все там встретимся.
- Вам приходилось ездить на международные фестивали, встречаться со знаменитостями из разных стран. Кто из них произвел на вас самое сильное впечатление?
С делегацией кинематографистов, которую возглавлял Элем Климов, мы побывали в Голливуде. В делегацию входили 10 мужчин и я. Мадонна тогда была на пике славы, и нашим мужчинам очень хотелось познакомиться с ней. Она пришла без грима - могла себе такое позволить. Короткошеяя серая мышка. Я поняла, как могут делать себя актрисы.
С Элизабет Тейлор мы встречались в Ленинграде, когда она снималась в фильме «Синяя птица». Шла американская эскадра с дружеским визитом. В ее честь был дан обед. Она опоздала на целый час. Я стала негодовать: «Я тоже звезда, почему мы должны ждать столько времени. Уже есть хочется». Тейлор приехала не в самом лучшем расположении. Преобразилась, лишь когда стала общаться с детьми, снимавшимися в этой картине. У нее было удивительное лицо - две совершенно разные половины. Одна - вздорная, задорная, а другая - абсолютно вамп.
Когда мы были во Франции, мне захотелось побывать на съемочной площадке, посмотреть, как работают актеры. Нас привезли, когда снималась Жанна Моро. Она - актриса с большой буквы. Породистая. Небанальной красоты. В перерыве мы сели с ней общаться. Я решила задать умный вопрос и спросила: «Скажите, пожалуйста, что вам необходимо для того, чтобы привести себя в творческий кураж для работы?» Она на меня посмотрела с улыбкой и, как в лужу посадила, ответила: «Вы знаете, мне надо 50 граммов коньяка и свидание с любимым человеком».
- Хороший рецепт. А что вам нужно?
Мне гораздо меньше. Знание текста. И понимание того, зачем я выхожу на сцену или съемочную площадку.
- А любимый человек?
У меня было три брака. В каждом что-то свое - удивительное, прекрасное и поучающее. Каждый из моих мужей много чего мне дал.
С Владимиром Александровичем Фетиным мы поженились вскоре после окончания съемок «Донской повести». У него за плечами уже был «Полосатый рейс». Он десять лет работал на «Ленфильме», хотя квартиры в Ленинграде у него не было. Мы решили, что я перееду к нему. Наверное, это был первый случай в прославленном театре, когда актриса с перспективой уезжает из Москвы. Но когда любовь позовет, не размышляешь. Все в Москве думали, что я сразу пойду в БДТ. Но я трусиха. Просидела месяц, второй, третий, наконец отправилась к Товстоногову.
адела туфли на высоком каблуке. Товстоногов грустно заметил, что из-за моего роста вряд ли сможет подобрать мне партнера, после чего я свалила на себя и на него вешалку. Я пошла на договор в Театр имени Пушкина, в Александринку, в спектакль «Дети Солнца». А трудовую книжку сдала на «Ленфильм». Многим казалось, что я не знаю, где булки растут, - кинозвезда! Но в жизни все получалось не так. Я была далеко не избалованная успехами дама. Так складывалось, что, хотя Фетин и был старше меня на 16 лет, он был совершенно неприспособленный к жизни. Я нашла квартиру, занималась ее ремонтом. Он был большим ребенком, и очень упрямым. Очень талантливым человеком и очень бескомпромиссным в профессии. После того как я ушла от него, долгое время еще его «курировала». Он был такой не приспособленный к жизни.
- Вы от всех мужей уходили сами? От вас никто не уходил?
Так случилось, что никто.
Может быть, семейная жизнь не складывалась из-за того, что вы сильная женщина и мужья оказывались слабее вас? Женщине ведь хочется опереться на сильное мужское плечо.
Насчет того, что я сильная женщина - это обманчивое впечатление. Какая же я сильная, если до сих пор не могу бросить курить, хотя это необходимо. Уже дышать нечем. Уже не хватает дыхания на сцене, а сцена - это моя профессия. А что касается семейной жизни... В первом браке я действительно была более сильной. А в третьем браке все было по-другому. С Игорем Андроповым мы были одногодками. Оба взрослые, сложившиеся люди. Казалось бы, что мешало? Если по молодости притираешься к человеку, то мы встретились, когда характеры уже были окостеневшие.
Игорь был намного умнее и образованнее меня. Обладал гениальной памятью, писал замечательные стихи. Но я по гороскопу Рак, а он -Лев. Полная несовместимость. Нам было трудно ужиться. Искры летели. А в искрах все время жить очень сложно. А может быть, чего-то мне не хватило в самой себе. Это очень сложный вопрос. Но я не люблю говорить о своей личной жизни. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
- Давайте. Какая из ваших героинь вам по-человечески ближе?
В каждой есть что-то мне близкое. Какие-то черты характера, которые хотелось бы привить себе и оставить в своем багаже. Иногда даже не различаешь, где ты, где она. Не впустив героиню в себя, ничего не добьешься. Я же делаю ее из себя, из своих ощущений. Мои героини меня порой заставляют залезть в такие глубины моего характера, моего существа, что иногда невольно сопротивляешься этому. Не хочется это вытаскивать. Хочется быть добрее и лучше. Но в нас все есть - и прямые светлые улицы, и грязные, темные закоулки.
- В спектакле «Та, которую не ждут» Алехандро Касоны вы играете Смерть. Не страшно было браться за такую роль?
Я взяла благословение у своего духовника. И потом, когда провожаешь одного, другого, третьего, невольно задумываешься о том, что когда-то и тебе это предстоит. Как к этому достойно прийти, подготовиться? Меня давно это интересует. Помню, как-то на Кинотавре купила книгу «Хроники Харона». Пока все принимали солнечные ванны, читала о том, кто как уходил, размышления о жизни и смерти великих людей. Я очень люблю и этот спектакль, и эту роль.
Ведь моя героиня вносит жизнь и любовь, возвращает гармонию в семью. Она учит людей ценить и беречь друг друга, пока тебе отпущен дар жизни. Этот спектакль оставляет доброе, светлое ощущение. Я играю свою Странницу (так зовут мою героиню) для того, чтобы помочь и себе и людям с почтением и уважением относиться к явлению смерти. И понимать, что если мы друг друга съедаем живьем при жизни, уничтожаем друг друга словом, взглядом, то незачем винить смерть.
- Вам приходилось играть лирические сцены с актерами, которых вы не выносите?
Приходилось. Конечно, если полная неприязнь, я говорю режиссеру: «Спасибо, но я очень занята». Но, в конце концов, наша профессия предполагает не только комфорт и расположение. Единственное, что меня всегда выводило из себя, - это наплевательское отношение к своей работе и запах перегара. А такое у коллег, увы, бывает.
- Что вы делаете, если у вас плохое настроение?
Я думаю, а вдруг это мой последний день, а я его так криво проведу. И борюсь. Радуюсь даже тому, что плохая погода, серое небо, дождь. Все равно. Это мой день. Иногда с трудом выползаешь из этого. А иногда думаешь: «Боже мой! Каждое мгновение надо ценить».
Беседовала: Елена Владимирова
