Богатеть в России легко, жить - трудно» -эту фразу, которую так любил повторять Савва Тимофеевич Морозов, он слышал еще от деда, Саввы Первого, как уважительно называли его потомки. «Савва сын Васильев» сделал головокружительную карьеру - от крепостного Рюминых до купца первой гильдии, чье богатство значительно превосходило состояние его бывших сюзеренов.
В далеком 1797 году он с согласия хозяев открыл мастерскую по производству шелковых ажурных тканей и лент. За ткацкими станками стояла вся немаленькая морозовская семья. Сам Савва Васильевич занимался реализацией товара, проявляя при этом недюжинный талант продавца. Поначалу он еженедельно проделывал путь от деревни Зуево до Москвы - сто верст в один конец - и ходил по зажиточным домам, предлагая свои ткани.
Вскоре его пешие путешествия сократились вдвое: морозовские кружева и ленты пользовались таким успехом, что московские перекупщики выходили Савве навстречу. В 1820 году Савва Васильевич купил себе, отцу и четверым сыновьям «вольную», выплатив Гавриле Васильевичу Рюмину баснословную по тем временам сумму в 17 тысяч рублей. Через несколько лет неграмотный владимирский крестьянин уже был владельцем знаменитой Никольской мануфактуры. А в 1842 году он получил потомственное почетное гражданство и купил дом в Рогожской слободе.
Выбор места был неслучаен - Рогожская слобода была районом, в котором жили старообрядцы, и Морозов, происходивший из раскольнической семьи, хотел жить вместе со своими единоверцами. Состояние семьи было так велико, что мудрый Савва, не желавший распрей между сыновьями, сам разделил его на четыре части: Викуловскую, Богородско-Глуховскую и Тверскую мануфактуры и товарищество Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и Ко». Последняя перешла младшему сыну Тимофею.
Человек суровый и, по воспоминаниям дочери, Юлии Тимофеевны, необыкновенного ума и энергии, Тимофей был одержим двумя идеями -умножением семейного состояния и сохранением семейных традиций.
Любовь во всех ее к проявлениях он считал признаком глупости и слабости. 8 ноября 1846 года Тимофей по совету отца женился на купеческой дочери Марии Федоровне Симоновой. Она происходила из семьи казанских татар, принявших православие, но. войдя в клан Морозовых, перешла в старообрядчество - таково было непременное условие Тимофея Саввича. Несмотря на разность воспитания, это был во всех отношениях удачный брак: Мария Федоровна оказалась умной и сильной лсенщиной и сумела заслужить уважение своего сурового мужа, в том числе и умением держать дом и детей в строгости и благопристойности.
Сколько-нибудь приятных воспоминаний о своем детстве Савва Морозов-младший. родившийся 3 февраля 1862 года, не сохранил. Свобода детей в доме ограничивалась молельней и садом. за пределы которого их не пускала вышколенная прислуга. Отца он видел редко, мать, казалось ему, отдавала предпочтение другим детям. Впервые родители проявили к нему интерес, когда Савва был уже подростком: домашние учителя объявили Тимофею Саввичу и Марии Федоровне, что больше ничему Савву научить не могут - мальчик проявляет недюжинные способности к точным наукам и нуждается в серьезном образовании.
Так. четырнадцати лет, Савва Морозов был отдан в гимназию. Нравы, царящие в этом учебном заведении, весьма красочно описал в своих воспоминаниях Константин Сергеевич Станиславский, учившийся там же несколькими годами ранее: «Из-за самых пустых причин, без всякого разбора дела детей сажали в карцер. А в карцере были крысы. Ходили даже сплетни, будто их там нарочно разводили, - вероятно, с педагогической целью, чтобы наказание было действительнее». Самым действенным воспитательным инструментом педагоги полагали страх и унижение.
В среде гимназистов царило то, что в наше время называется дедовщиной: ученики старших классов беззастенчиво издевались над «перваками». Именно в гимназии Савва впервые столкнулся с сословными предрассудками: дворянские дети называли его «купчишкой» и относились к нему с нескрываемым пренебрежением. Выжить в этом «ученическом аду» Савве помогло упрямство, унаследованное от деда и отца. Он свел дружбу с гимназистами, пользующимися скверной репутацией «непокорных».
От исключения его спасли только блестящие успехи в учебе и заступничество отца-Тимофей Саввич мудро полагал, что парню просто надо «перебеситься». «В гимназии я научился курить и не веровать в Бога», - с горькой усмешкой скажет он мною лет спустя. Это был первый бунт Саввы Морозова. Первый, но отнюдь не последний.
В 1881 году Савва поступил в Московский университет. Отношения с родителями становились все напряженнее - младший Морозов категорически отказывался подчиняться строгим семейным традициям. Обычаи купцов-старообрядцев он возненавидел раз и навсегда. Впрочем, бурная студенческая жизнь не помешала ему стать одним из самых блестящих студентов естественного отделения физико-математического факультета.
В свободное время Савва посещал лекции по философии, истории и политэкономии. В то же время он не мыслил свое будущее вне семейного бизнеса, и эта преданность семейному делу заставляла Тимофея Саввича закрывать глаза на многие выходки повзрослевшего сына. Так продолжалось до тех пор, пока Савва незадолго до окончания университета не сообщил родителям, что влюбился.
Зная сына, Мария Федоровна и Тимофей Саввич были готовы к тому, что его избранница окажется далека от родительского идеала. Но реальность оказалась еще страшнее: объектом саввушкиной страсти стала Зинаида Григорьевна Зимина, жена двоюродного племянника Саввы Сергея Викуловича Морозова. Для клана Морозовых это был двойной скандал: развод и женитьба на разведенной. Все знали, что Зинаида несчастлива в браке - Сергей Викулович был гуляка, игрок и пьяница. Но суровые традиции старообрядчества, помноженные на боязнь общественного осуждения, делали расторжение брака немыслимым.
К тому же избранница Саввы имела довольно смутное происхождение - поговаривали, что Сергей Викулович будто бы взял ее из ткачих. Сама Зинаида, правда, утверждала, что происходит из старинного купеческого рода Зиминых, что, впрочем, нисколько не поднимало ее престиж в глазах родителей Саввы. Мария Федоровна пыталась вразумить сына, но чем больше она отговаривала его от этого брака, тем сильнее желал его Савва. Зинаида была совершенно не похожа на покорных, наивных купеческих дочек, с которыми знакомили Савву родители.
Это была сильная, страстная и вместе с тем страдающая и тонко чувствующая женщина. Даже недоброжелатели не могли отказать ей в обаянии и остром уме. И, конечно. Савву не оставила равнодушным безоглядная смелость, с какой его возлюбленная была готова пожертвовавать ради него своей репутацией и добрым отношением родни. В последней попытке помешать мятежному сыну Тимофей Саввич выложил свой главный козырь: он пригрозил, что лишит Савву наследства и передаст руководство Никольской мануфактурой кому-нибудь другому. Но в глубине души и отец, и сын понимали, что это пустые угрозы: прагматичный Тимофей Морозов знал, что «Саввушка - горячая головушка» единственный, кому можно доверить семейное дело.
Свадьба, несмотря на яростное сопротивление родственников, все-таки состоялась. А сразу после окончания университета Савва с молодой женой отбыли в Англию. Официально - чтобы набраться опыта на манчестерских текстильных фабриках и получить степень по химии в Кембриджском университете. На самом деле - чтобы дать семье остыть. Время, проведенное в Англии. Савва всегда будет вспоминать с удовольствием. Единственное, что омрачало «медовые годы» молодоженов - слабое здоровье Зинаиды Григорьевны, которое стало стремительно ухудшаться в сыром британском климате.
Именно там, в Англии, Морозов-младший, по его собственному выражению, «набрался ума»: его привели в восторг европейская чистота и деловой подход в ведении бизнеса. Порядки на английских фабриках резко отличались от того, что творилось на Никольской мануфактуре. где Тимофей Саввич был не просто хозяином, но царем и богом. Морозов-старший знал, что работники зовут его «кровососом», и даже гордился этим нелицеприятным прозвищем.
7 января 1885 года на Никольской мануфактуре вспыхнул бунт, вошедший в историю как «Морозовская стачка». Ти мофей Саввич потребовал суда над зачинщиками, но, явившись в зал заседаний. обнаружил, что суду, по крайней мере общественному, подверглись не бунтовщики, а он сам. Он шел на свое место под громкий ропот присутствующих. «Убивец! Кровопийца!»- вот самое мягкое из того, что он услышал в свой адрес. На высокой ступеньке он оступился, упал, ударился головой об пол и потерял сознание.
События на фабрике настолько потрясли Тимофея Саввича, что он буквально возненавидел дело всей своей жизни, причем также яростно, как раньше любил. Несколько месяцев крепкий, здоровый Тимофей Саввич не вставал с постели - врачи нашли у него нервную горячку. А когда выздоровел, объявил, что заниматься делами фабрики решительно не желает и даже подумывает ее продать - но до этого не дошло. Тимофей Саввич оформил большую часть своего имущества во владение жены и отошел от дел. Возглавить текстильную империю Морозовых предстояло молодому Савве.
В 1887 году двадцатипятилетний Савва Морозов стал во главе одного из самых рентабельных предприятий Российской империи. Получив власть, он взялся насаждать на российской почве столь понравившиеся ему европейские порядки. Модернизация фабричного оборудования стала самым безобидным новшеством. Куда больше недоумения вызвал его либеральный стиль управления. Сотрудникам Никольской мануфактуры, привыкшим в кабинете управляющего стоять навытяжку, при Савве Тимофеевиче дозволялось сидеть, курить, высказывать свое мнение, не боясь суровой расправы.
Савва практически отменил штрафы, повысил рабочим зарплату, сократил продолжительность рабочего дня, начал выплачивать премии наиболее ценным сотрудникам. Тех, кого считал способными, отправлял учиться за границу. Перед родителями, недовольными столь резкими переменами. Савва оправдывал свои действия необходимостью поправить репутацию Морозовых, изрядно подпорченную скандальной Морозовской стачкой.
«Времена теперь другие, и мы должны стать другими», - сказал он отцу. Никольская мануфактура была паевым предприятием, и, владея 90 процентами паев, Тимофей Саввич и Мария Федоровна сохранили полный контроль над фабрикой. Время от времени мать пыталась повлиять на решения сына. Останавливал ее, как ни странно, Тимофей Саввич - ему не нравились новые методы управления, но отрицать их эффективность он не мог.
В день Морозовской стачки 7 января 1885 года восемь тысяч рабочих бросили работу и пошли к зданию администрации фабрики. Управляющий в панике сбежал. Для того, чтобы усмирить разъяренную толпу, Морозову пришлось прибегнуть к помощи полиции.
Морозов-старший умер в октябре 1889 года, оставив почти все свое состояние жене. Трагическое событие полностью изменило жизнь Саввы - исчез давящий авторитет отца. Он наконец почувствовал себя самостоятельным. Это повлекло за собой ряд поступков. на которые Савва вряд ли решился бы, будь отец жив. В их числе, конечно, строительство знаменитого Морозове -кого «палаццо» на тихой аристократической Спиридоновке, где купечество никогда раньше не селилось.
Савва приобрел дом на Большой Никитской, едва вернувшись из Лондона, - жить с родителями он не желал, поскольку с возрастом суровый характер матери мягче не становился. Под старость Мария Федоровна окружила себя приживалками, которые рабски выполняли ее капризы и тряслись от страха, стоило ей немного повысить голос. Одна из богатейших женщин России проявляла гобсековскую скупость и стала религиозна до фанатизма. Жена же Саввы, Зинаида Григорьевна, хотя и воспитывала четверых детей, жаждала совсем другой жизни.
Она хотела добиться положения в обществе - да не в купеческом, которое никак не хотело забыть ее скандальное прошлое, а в самом что ни на есть высшем московском свете. Амбициозные планы жены не были секретом для Саввы. Возможно, он их не вполне разделял, но считал своим долгом выполнять любое желание своей Зинуши. Так и возникла идея выстроить дом. о котором заговорила бы вся Москва.
Строительством руководил молодой, но уже весьма модный архитектор Федор Шехтель, которому было предписано во всем советоваться с будущей хозяйкой: «Зинуша - натура утонченная, я хочу, чтобы ее всегда окружала красота, - наставлял Морозов Шехтеля. -А мне нужны только кабинет и бильярдная». Денег на строительство Савва не жалел, велел выписывать для «палаццо» все самое лучшее - дорогой мрамор, ценные породы дерева, редкие ткани. Для декорирования дома нанял Михаила Врубеля. С этого дома и начался разлад в семье Саввы Морозова.
Принято считать, что Зинаида Григорьевна Морозова была женщиной с непомерным тщеславием, которая интересовалась исключительно знаменитостями, драгоценностями и севрским фарфором, которого у нее в самом деле была целая коллекция. Конечно, это не так. На рубеже веков дом Саввы Морозова был одним из самых популярных в Москве - попасть на суаре Зинаиды Григорьевны почитали за честь самые высокопоставленные лица города. И привлекали их туда вовсе не деньги Саввы и не его положение «промышленного короля» - сам он появлялся на этих приемах крайне редко. Московский бомонд съезжался по приглашению «мадам Морозовой» - женщины «исключительно умной и обаятельной», как говорили о ней современники.
Став блестящей светской дамой, хозяйкой салона, она заставила наконец умолкнуть недоброжелателей, когда-то злословивших по поводу ее сомнительного происхождения. И не столько даже ради себя, сколько ради детей и мужа, чтобы никто уже не мог подумать, что «Саввушка мог бы жениться и получше». Увы, в погоне за одобрением общества Зинаида Григорьевна в конце концов забыла о том, ради кого все это затевалось, - о муже.
На приемах, где блистала его обворожительная жена, Савва чувствовал себя лишним - не признающий внешнего лоска, тяжеловесный, неуклюжий, он не мог органично вписаться в высшее общество. Да и не стремился. Морозов очень любил цитировать фразу, якобы сказанную однажды Петром Первым после посещения им Версаля: «Роскошь во дворце и ужасная нищета в деревнях. Кабы я увидел такое в России, то сам поджег бы свой Петербург с четырех сторон».
Савве давно уже опротивели существующие порядки: возведенная в государственную систему коррупция, бесправный и бессловесный народ, способный либо подчиняться, либо бунтовать, диктат властей, чиновничий беспредел и прочие «прелести» российской жизни. Революционеры казались Савве людьми, способными что-то изменить.
Поэтому, пока в парадной гостиной Зинаида Григорьевна принимала государственных сановников, в кабинете Саввы Тимофеевича ужинал поднадзорный Горький, прятался от полиции Николай Бауман и обсуждал планы по открытию нелегальной типографии Леонид Красин, которому Савва Тимофеевич регулярно выдавал не по одной тысяче рублей на партийные нужды. Сближало Морозова с революционерами и то, что те пользовались уважением и негласной поддержкой в артистической среде, что для Саввы Тимофеевича, в силу некоторых обстоятельств, было немаловажно.
Обстоятельства эти звались Марией Федоровной Желябужской, актрисой, известной под псевдонимом Андреева. Морозов познакомился с ней в 1898 году, оказавшись на спектакле «Федора», который поставила молодая труппа под руководством малоизвестных тогда Станиславского и Немировича-Данченко. А спустя три года, когда труппа испытывала серьезные финансовые затруднения, выкупил доли всех пайщиков и фактически стал владельцем театра. Но деньгами дело не ограничилось.
Вот что пишет об этом Константин Сергеевич Станиславский: «Будучи в душе артистом, Савва Тимофеевич чувствовал потребность принять участие в художественной стороне. Он просил доверить ему заведование электрическим освещением сцены. Все летние дни он посвящал пробам электрического оборудования. Ради них он превратил свой дом и сад в экспериментальную мастерскую: в парадной зале проводились всевозможные опыты, в ванной комнате была химическая лаборатория».
Савва хотел быть не просто возлюбленным Андреевой - он хотел жить одной жизнью с ней. Ослепленный любовью он не замечал, что Андреева завистлива и тщеславна. Из зависти к актрисе Ольге Книппер-Чеховой она рассорила Станиславского и Немировича-Данченко. Андреева во всеуслышание рассказывала о том, что всесильный Савва Морозов стал ее верным рабом. И наконец она бросила Савву ради одного из его лучших друзей - писателя Горького. Впрочем, прекратив любовные отношения с Морозовым. Андреева вовсе не перестала пользоваться его кошельком.
К 1905 году жизнь Саввы Морозова дала трещину: семья разрушалась - супруга, оскорбленная его открытой связью с Андреевой, завела, как поговаривали, связь на стороне, а любимая женщина ушла к другому. Настоящим потрясением для Морозова стали и события 9 января 1905 года, вошедшие в историю как «Кровавое воскресенье»: он с ужасом понял, что революционеры, которым он безгранично верил, попросту толкают Россию в пропасть. Он не мог простить себе, что столько лет финансировал деятельность тех. кто был готов утопить страну в крови.
Именно в это время у Саввы начались бессонница, внезапные приступы тоски и навязчивые страхи сумасшествия. В морозовском роду - хотя в семье об этом и умалчивалось - было немало потерявших рассудок. Его мать, уже давно считавшая образ жизни сына безумным, пригрозила запереть его в сумасшедшем доме. Жена, Зинаида Григорьевна, спешно увезла Савву за границу - ей было совсем ни к чему подогревать нехорошие слухи, которые уже поползли по Москве.
13 мая 1905 года, по утверждению Зинаиды Григорьевны, Савва был в хорошем расположении духа, утром долго плавал в море, а с началом жары поднялся к себе в номер «Руаяль-Отеля», в котором Морозовы остановились в Канне. Спустя несколько часов она услышала выстрел и вбежала в номер.
Официальная версия гласила, что это было самоубийство. Зинаида Григорьевна ей не поверила. Сопровождавший чету в поездке врач Селивановский тоже. Он с удивлением отметил, что глаза покойного были закрыты, а руки - сложены на животе. У кровати лежал никелированный браунинг. а ближе к распахнутому окну обнаружилась записка на клочке бумаги: «В моей смерти прошу никого не винить». Подписи под запиской не было.
Кроме того. Зинаида Григорьевна утверждала, что видела в парке убегающего мужчину, но следствия каннская полиция проводить не стала. Уже через сутки было выдано официальное разрешение перевезти тело «инженера Морозова» в Москву. Несмотря на самоубийство, Савву Морозова по настоянию матери похоронили на Рогожском старообрядческом кладбище, что вызвало немало толков, не была ли эта смерть насильственной.
Основания для таких сомнений имелись. Во время последнего путешествия Саввы Морозова по Европе его, решительно отказавшего в поддержке революционерам, буквально преследовал Леонид Красин, занимавшийся в партии вопросами финансирования. Виделись они и в Канне. Подозрения в том, что смерть Морозова была насильственной, усиливал и тот факт, что незадолго до отъезда в Европу Савва Тимофеевич привел свои дела в порядок и написал завещание. Позаботился он и о неверной, но все еще любимой Андреевой.
Морозов застраховал свою жизнь на 60 тысяч рублей и отдал актрисе страховой полис на предъявителя, сказав: «Ты ведь нелепая бессребреница, обдерут тебя, как липку, и свои, и чужие». Между прочим, мало кто сомневался в том, как Андреева распорядится страховым вознаграждением в случае смерти Саввы. Большевики называли актрису «Госпожа Феномен» именно за умение добывать для партии деньги. Но все попытки выяснить правду о гибели Морозова решительно пресекла его мать Мария Федоровна, якобы сказавшая: «Оставим все как есть. Скандала я не допущу».
Скандала и не было. Спустя два года вдова Саввы Морозова вышла замуж за московского градоначальника Анатолия Рейнбота, известного своей скупостью и мздоимством, и исполнила давнюю мечту - стала наконец дворянкой. Мария Андреева, ставшая к тому времени гражданской женой Максима Горького, получила по страховке деньги, большую часть которых передала на нужды революционного подполья. А мастеровые Никольской мануфактуры поговаривали, что в закрытом гробу был похоронен вовсе не Морозов-младший. Не мог-де Савва Тимофеевич, как человек умный, совершить такую глупость, как умереть. Он просто скрылся где-то в далеких краях от всех своих родственников, любовниц и революционеров, и зажил наконец в свое удовольствие.
