Людмила Лядова сочинила более тысячи песен. Многие из ее сочинений были абсолютными хитами своего времени. Но времена меняются. «К лучшему, - убеждена Людмила Алексеевна. - Я безнадежная оптимистка».
Трудно поверить, что Людмиле Лядовой уже девяносто. Статная, элегантная. Энергии, жизнерадостности - на зависть молодежи. А на сцене - просто королева.
- К хирургам не обращалась, - сразу предупреждает Людмила Алексеевна. - Мой главный секрет - музыка. Работаю, выступаю с концертами. Сочинять музыку - любимое занятие. Но это не значит все время сидеть за роялем. Мелодия в голову может прийти где угодно - ночью, в гостях, в магазине. О возрасте думать просто некогда.
- Исаак Дунаевский сказал о вас: «По оптимизму Лядова заменит меня».
- Без ложной скромности скажу: был прав. Я безнадежная оптимистка. Потому у меня и минор звучит мажорно.
- Лядова - музыкальная фамилия. Композитор Анатолий Константинович Лядов не родственник случайно?
- Однофамилец. Но мои родители оба музыканты. Мама была хормейстером, папа пел в Свердловском оперном театре - у него был красивый тенор. А закончив певческую карьеру, выступал как скрипач с оркестром Дунаевского, почти все время был в разъездах, на гастролях. Потому, когда он ушел из семьи, его предательство больше стало трагедией для мамы, которая, впрочем, и раньше считала его человеком безответственным, тщательно оберегающим себя от всяких трудностей и неудобств.
Я же особых изменений в жизни не почувствовала: и прежде мы фактически жили вдвоем с мамой, которая всю свою безмерную нерастраченную любовь перенесла на меня. Замуж она больше не захотела. А отец создал другую семью, но и там не был счастлив, и мне его искренне жаль.
Мама буквально с рождения внимательно прислушивалась к моим способностям. Года в три-четыре взяла меня с собой на какое-то большое мероприятие. Там поставила на рояль и объявила, что дочка споет «Колыбельную» Моцарта. Я запела и, когда аккомпаниатор переходил на другие тональности, не сбивалась - допела так же легко и чистенько.
Мама учила меня быть всегда бодрой, мажорной, не жалеть улыбок: «Людям ведь вряд ли интересно слушать о наших трудностях». Нелегко ей со мной приходилось - я ведь росла настоящим сорванцом. Думаю, вообще девчонкой по ошибке родилась. Всегда была подвижной, бойкой, бесшабашной, упрямой и играть больше любила с мальчишками. Дралась, голову разбивала, тонула... Но и музыкой всегда занималась с радостью, и на детское отделение консерватории прошла легко через огромный конкурс.
Правда, ребенком, как и положено, за рояль садиться не тянуло - больше хотелось бегать, прыгать. Но уже в школьные годы рояль полюбила. И всем нравилось, как я играю. За это мне прощали неуспехи в математике, которой я предпочитала историю и литературу. И, конечно, обожала оперу. Частенько пробиралась «зайцем» в театр на галерку. Билетеры заприметили влюбленную в оперу девчонку и иногда без билетов пропускали...
Хотя мой родной Свердловск был далеко от линии фронта, но мне достался свой кусочек войны. Как и большинство тогда, жили мы очень трудно. .
В здании нашей консерватории тогда разместилась эвакуированная Киевская консерватория. Жили тесно, голодно, но дружно, даже весело. Я уже тогда сочиняла музыкальные пьесы. И когда директор Киевской консерватории Абрам Михайлович Луфер организовал конкурс на лучшую военную песню, я получила первую премию за песню «Три Тани».
- Ваше первое значительное выступление состоялось во время войны?
- Да, в 1943 году в Московской консерватории был смотр молодых талантов, и я там пела мои песни на стихи Агнии Барто. Тогда даже в «Правде» отметили «яркие непосредственные миниатюры Людмилы Лядовой». Но, несмотря на все успехи, меня однажды из консерватории выгнали - за полную неспособность и нелюбовь к общественным наукам. Получив «неуд» по марксизму-ленинизму, я. стерла оценку в журнале каучуком - тогда из него каблучки делали. Но в это время из Москвы нагрянула комиссия и попросила показать им и знаменитому пианисту Генриху Нейгаузу что-то выдающееся. Все забегали и меня немедленно восстановили.
- Так вы ученица Нейгауза?
- Его ученицей была Берта Соломоновна Маранц, мой педагог, - получается, по фортепиано я его «внучка». И когда Генриха Густавовича во время войны как немца выслали далеко от столицы, мы ему передавали посылки. Так что он меня знал и, когда мы встретились, благословил как пианистку.
- А вскоре страну покорил ваш дуэт с Ниной Пантелеевой.
- Дуэт был очень удачный, голоса так слились, что мы были просто обречены на успех. Сам Леонид Утесов, услышав нас, сказал: «Как будто распахнулось окно в вишневый сад и к нам пришла весна».
Как-то выходим на сцену, объявляют песню Мурадели «Москва-Пекин», я начала играть и вдруг. забыла начальные слова. И Нина тоже. Под насмешливое шушуканье зала промычали какие-то «ля-ля», а текст начали только с припева. Полный провал! После этого трудно было «взять» зал. Однако справились. Только уже в 1952 году наш дуэт распался.
- Тоже амбиции?
- Вовсе нет. Просто не терплю капризов и неуважения. И сама умею, когда надо, отойти на второй план. Как-то у Аллы Баяновой пианист заболел, и она попросила меня поехать с нею на гастроли в Ростов аккомпаниатором. Первое отделение было моим с моими сочинениями, потом я объявляла второе - Баяновой, переодевалась в более скромное платье и аккомпанировала, ничуть не обижаясь, что сама на втором плане. Все-таки это были ее концерты, и ее скрипка была там первая, хотя огромный успех был общий. Потому она и гонорар честно поделила поровну. А главное, мы подружились, и Баянова стала петь мои романсы.
Расставшись с Пантелеевой, я стала больше времени уделять композиции. Вступила в Союз композиторов, переехала в столицу. А за моим «Старым маршем» его первый исполнитель Иосиф Кобзон сам пришел. Он тогда еще выступал не солистом - пел дуэтом с Виктором Кохно. Попросил: «Мила, дай мне песню - чтобы стала популярной». Я ему и дала свой новый «Старый марш». И песня пошла - конечно, во многом и благодаря этому талантливому певцу. А ведь тогда уже существовала песня на те же слова, но как-то слушателей не захватила. Многие мои песни сразу стали популярными и давно зажили собственной жизнью.
Как-то мы еще с мамой путешествовали на теплоходе «Родина». Пассажиры, узнав, что там находится известный композитор, попросили меня выступить. Открыли музыкальный салон, и я стала петь свои песни, а под конец - «Чудо-песенку», которую просили повторить. И вдруг из публики возглас: «Все это очень хорошо, но вы бы что-нибудь свое спели!». Мы очень смеялись. Конечно, неправильно, что люди не знают авторов песен, но не беда. Главное - чтобы музыка жила.
- Кстати, у вашей бодрой и озорной «Чудо-песенки» своя особенная чудная биография...
- С самого рождения! Если бы вы знали, в какой долгой и невыносимой тоске родилась и зазвучала эта «Чудо-песенка», в которой, если помните, исключительно «есть место поцелуям, шуткам и словам»! Я тогда была влюблена в женатого человека по имени Володя Новиков. Какой мужчина был! Добрыня Никитич с голубыми глазами! Он работал в КГБ, знал испанский язык, и вот однажды его отправили в длительную командировку в Мексику. А я осталась одна в комнатке, которую снимала, где кроме столика и диванчика было еще пианино. Там вся в тоске и горе я и сочинила одну из самых веселых моих песен.
Ну что ж, жизнь меня никогда не баловала, и свои огорчения, разочарования, печали, потери и отчаяния я получила сполна. Случалось, и собратья-композиторы травили. Как огрел меня глава Союза композиторов Хренников, когда в официальном докладе в Кремле объявил «Чудо-песенку» примером невероятной пошлости. Я, конечно, плакала, а Мстислав Ростропович успокаивал: «Милка, ты же уралка! Выдержишь!» И выдержала. И песня эта разошлась по всему миру.
Я была знакома с американским журналистом Эдмундом Стивенсом, который себе русскую жену нашел у нас в колхозе, в кино нашем снимался, в фильме «Директор». И вот однажды он меня познакомил с крупнейшим американским продюсером и импресарио Солом Юроком - Соломоном Гурковым. Я ему «Чудо-песенку» сыграла, а он, видимо, ее записал. И зазвучала она в исполнении англичанки Джерри Скотт по всему миру. В то время это было невероятное событие. Королева Бельгии Елизавета, услышав, присылала приглашения приехать. Разумеется, не пустили. Но как переполошились коллеги-композиторы!
- Завидовали?
- Еще как! Я всегда и по любому поводу, и без повода много сочиняла, чем очень злила некоторых коллег. И все же самые главные мои завистники - композиторские жены!
- Ревность?
- Если вы о романах, так я им поводов не давала. Никогда не пользовалась своими прелестями, чтобы их мужей привлечь. Хотя многим из них нравилась. Вано Мурадели своих чувств не скрывал, Кабалевский, Хренников. Жена Хренникова Клара Арнольдовна сватала меня за своего брата, только я не пошла: не любила. Мстислав Ростропович еще до знакомства с Галиной Павловной в любви объяснялся и даже более серьезные виды на меня имел.
- И с законными мужьями были столь же суровы?
- А что делать, если такие несоответствующие мужчины доставались! Я человек влюбчивый. Много любила, стремилась любить и быть любимой. Но рабой любви никогда не была - творчество всегда было на первом месте. Было много влюбленностей, увлечений, и в каждом чувстве я была постоянной, верной до последнего. Лишь когда выяснялось, что тебя совсем не понимают или попросту используют как женщину состоятельную, сразу расставалась. И сама никогда из корысти не пользовалась ни своей красотой, ни душой, ни телом, хотя очень многие вроде бы «нужные» начальственные мужчины хотели быть со мной.
Пробивалась только своим трудом и музыкой. А если и возникали личные отношения, они были искренними. Но все мужчины вокруг почему-то считали, что в них мое счастье, что они моя судьба. Богословский говорил: «Выходи за меня - карьеру обеспечу». А я все сама себе обеспечила. И ни один мужчина никогда не мог взять надо мной власть. Вот и получалось, что каждый муж у меня держался где-то восемь-девять лет. А первый и того меньше.
Вторым мужем стал артист балета Юрий Кузнецов. Юра был большой эстет, восхищался моей фигурой, говорил, что я просто создана для балета. В творческом плане наш союз оказался очень плодотворным. Для него с Элеонорой Власовой я написала много балетной музыки. Но Юра был слишком горячим, вспыльчивым, с сильным характером. Только ведь и я такая же взрывная. Мы оба были лидерами, а два «генерала» в одном доме - это уж слишком! Однако я своего генеральства не уступлю, но и «рядовые» мужья мне не нужны.
- Неужели третий, ученый, «рядовым« оказался?
- Конечно, нет. Кирилл Головин был профессор. Умный, красивый, да еще похож на артиста Коренева в роли Ихтиандра. Жил в Ленинграде с мамой-папой и с наукой. Поездили друг к другу и поженились. Он старался мне во всем помогать, быть полезным. Поначалу казалось, что именно из-за большой разности впереди нас ожидает море счастья. Но скоро - что поделаешь - может быть, чего-то «взрывного» мне в нем и не хватило, прошло у меня к нему чувство. Что ж, сама виновата, что мои мужчины оказывались слабее меня. А я любила не слабых, а скромных - и таким оказался Саша. Но до него еще был певец Игорь Сластенко.
- Многие еще помнят ваш прекрасный дуэт в телевизионных «Огоньках».
- Да, Сластенко пел мои новые песни. Одна из них, «В полете опять космонавты», стала позывным в передачах о космонавтах. Но вскоре фактически получилось то же, что и с Ниной Пантелеевой: Игорь стал зазнаваться и даже меня «перевоспитывать». Я собрала чемодан и -прощай, дорогой! На этом все и закончилось. Только Саша не разочаровал. Он человек спокойный, порядочный и честный - во всем на него можно положиться.
И сам музыкант, понимает, что я человек творческий, могу быть взрывной, буйной, но все это без зла, просто в силу темперамента. Мы с ним познакомились на концерте, он играл на саксофоне в эстрадном оркестре. Я и замуж не собиралась- сколько можно! думала, повстречаемся немного - и хватит: он же еще мальчишка - на 17 лет моложе! Трудно поверить, но мы вместе уже 43-й год.
- А может быть, вы изменились?
- Не без того. Пройдя жизненную академию, стала спокойнее. Любовные страсти проходят, и настало время, когда я поняла, что главное в браке - взаимопонимание и бережное отношение друг к другу, что иногда надо уступать.
- К сожалению, возраст - не только мудрость...
- Так и у меня есть что-то, чего лучше бы не было. Но с болезнями надо бороться. Стараюсь не унывать - утром зарядка, чашечка кофе. Летом на дачу, на воздух. Обожаю рыбу ловить, люблю что-нибудь красить. Если надо, и гвозди забью. А еще я - не поверите! - обожаю наводить порядок дома. Очень успокаивает. Да и просто не терплю неаккуратности, неряшливости, захламленности. В лодке жизни надо плыть легко. Не держу лишних вещей - ни мебели, ни тряпок, ни бриллиантов.
- Но бриллианты места не занимают.
- Не заработала и не стремилась: не нужны. Все, у кого много бриллиантов, злые, жадные и смешные. Русланова свои драгоценности держала в маленьком сейфе, который за собой носила. От этого сейф был замызганный, грязный, и однажды ей администраторша сказала: «Лидия Андреевна, вам пора сейф постирать!» Все знали ее секреты и посмеивались. А знаменитая Консуэло Веласкес, автор «Бесаме мучо»! Сумочку с бриллиантами из рук не выпускала, а доллар за услугу кому-то дать. - жалко!
- И Зыкина была жадная?
- Очень. И злая, хотя изо всех сил старалась выглядеть доброй - пряталась за ласковыми словами, интонациями. Настолько привыкла притворяться, что даже когда все знали, что она этого человека ненавидит, прилюдно в лицо расхваливала: какой он прекрасный.
- О чем жалеет Людмила Лядова?
. Жалею, что уже не могу гонять на машине, как бывало. Еще сожалею, что мои песни не спели Магомаев и Захаров - завистливые люди не допустили - даже оговаривать не стеснялись: «С Лядовой не связывайся, она пьет каждый день!»
- Это ведь неправда?
- Конечно неправда!
Беседовала Эдда Забавских
