Ольга Дроздова — человек довольно закрытый, хотя многие в курсе, что она более восемнадцати лет замужем за актером Дмитрием Певцовым, и два с половиной года назад у них родился долгожданный первенец Елисей. А вот что Ольга обожает сладкое и что у нее, оказывается, немало привязанностей на стороне, не знает почти никто.
- Ольга, что еще для вас значимо в жизни, кроме семьи — вашего мужа Дмитрия Певцова, двухлетнего сына Елисея, родителей и актерской профессии?
— Сама об этом недавно задумалась и поняла, что это... животные. Я их обожаю, и они меня тоже — это факт. Иногда спокойно сижу на пляже, причем так бывает в любой стране, просто сижу, ничего специально не делаю — никого не зову, не оглядываюсь, не привлекаю внимания. Ровно через десять минут рядом непременно окажутся дети и животные — все, какие только обретаются вокруг: кошки, собаки, птицы... Не знаю, почему так происходит, но это взаимная любовь. Я совершенно не боюсь даже тех животных, от которых принято шарахаться. Например, на съемках картины «На ножах» в моих волосах запуталась... летучая мышь. Я спокойно ее высвободила и отпустила на волю. Когда же ее поймал дрессировщик, она укусила его за палец.
В «Прогулках по эшафоту» я снималась со змеей. А что, нормально, червяк и червяк... Этого «червяка» держали все время в холодильнике — там он засыпал. Ну а потом доставали — и мне на шею. Так я и стояла: по роли лысая (в специальном гриме), голая и со змеей на шее. Она постепенно отогревалась у меня на груди и начинала шевелиться. Дрессировщик внимательно следил за ней, и когда змея начинала напрягаться — ее в ту же секунду с меня снимали. Не представляете, что творилось с моей мамой, когда она смотрела картину! Когда-то она меня предупреждала: «Если посмеешь остричь волосы, можешь мне не звонить: я эти волосы растила, а ты их не бережешь». А тут я мало того, что лысая, так еще голая и со змеей. Для нее это был настоящий шок!
— Мама живет с вами в Москве?
— Нет, она по-прежнему живет в Находке на Японском море — в городе, где я родилась и выросла и который остается самым моим любимым. Мама до сих пор работает там коком на корабле.
— Она что, и в море выходит?!
— Нет, готовит на берегу, и все корабельные команды мечтают, чтобы она их кормила, так здорово мама это делает, ее просто рвут на части. Раньше она работала агрономом, а теперь вот коком... Отец был капитаном дальнего плавания, часто надолго уходил в море, а мы с мамой оставались ждать его на берегу. Папа умер, когда мне было пятнадцать лет. Позже мама снова вышла замуж за моряка.
Что касается животных, то мама не хотела заводить ни собак, ни кошек, потому что от них, во-первых, зараза, а во-вторых, грязь. А мама невероятная чистюля — не дай бог где пылинку увидит. Пылесосов она никогда не признавала, поэтому чистить ковры и полы мыть доставалось мне. А как чистить? Щеткой и мылом — только так! Стирку мне не доверяли, а вот глажка — это была моя обязанность. Выстиранное белье вывешивалось на мороз, приносили его твердым и хрустящим, как картонка, мама складывала его ровной стопочкой и заставляла меня на нем сидеть, чтобы примялось.
Я так уроки на нем и готовила. А потом гладила, прямо на полу. У нас была такая широкая доска, я ее клала на пол и гладила, стоя на коленках. Коленки у меня иногда бывали слегка пришпарены. И вот среди этой стерильной чистоты я все время приставала к маме: «Давай возьмем собаку! Котенка! Птичку!» Мама сокрушалась: «Ты пока всех бездомных собак и кошек не оближешь, до дома не дойдешь!» В Находке много бездомных животных, но во времена моего детства люди были совершенно другие, намного добрее: у каждого дома, у каждого подъезда стояли разнообразные плошки — хозяйки по вечерам выносили им еду. Но я-то мечтала, чтобы кто-то из них был полностью моим. Увы, в детстве все мои истории со зверьем заканчивались одинаково: кошка, собака и цыплята куда-то исчезали или убегали, доставляя мне тем самым множество огорчений.
Помню, однажды притащила домой кота, назвала его Барсиком и так умоляла маму его оставить, что она сдалась. Я мерила ему температуру, заворачивала в какие-то тряпочки, шарфики — в общем, играла и нянчилась с ним, как с ребенком. Оказалось, правда, что это вовсе никакой не Барсик, а девочка. Потом я уехала в пионерский лагерь, а когда вернулась, Барсика уже не было. Мама объяснила: «Барсик ушел, нашел себе других друзей». Я очень-очень расстроилась, переживала страшно... На улице бросалась к каждому коту, все казалось, что это Барсик. Он и в самом деле был похож на всех окрестных котов — обыкновенного окраса, серый. До сих пор мама не рассказывает, что на самом деле с ним, вернее с ней, тогда случилось.
После кошки удалось уговорить маму купить цыплят. Какое же это было счастье! Пять крошечных желтых комочков смешно цокали по крашеным дощатым полам — в свое время мы с мамой сами их выкрасили. Потом цыплята немного подросли и начали один за другим умирать — вероятно, не могут они жить в городской квартире.
— У вас не было ни бабушки, ни дедушки, живущих за городом, где можно было держать какую-нибудь живность?
— Я росла безо всяких бабушек и дедушек: мамина родня осталась в городе Темрюке, на юге. Родители мамы так до конца и не простили дочь за то, что сбежала с моим будущим отцом в Находку. История была очень романтическая: отец, моряк, высокий голубоглазый блондин, прямо киногерой, влюбился в маму. Но он был женат, и все было очень сложно. В Находке ему предложили работу, и он увез маму с собой, украл у родителей! И она целых двенадцать лет боялась показаться им на глаза — волновалась, что отец не пустит ее на порог. В конце концов они вроде помирились, но никто не помогал маме меня растить.
— Возможно, ваша страсть к животным была связана с желанием иметь большую семью?
— Может, и так.. Когда мы с Димой еще жили вдвоем и у нас, несмотря на отчаянные усилия, не было детей, я тоже мечтала о собаке. Тогда у нас появилась Тина, которая с нами до сих пор.
Я снималась у Марты Мессарош, которая вошла в «Книгу рекордов Гиннесса» как женщина-режиссер, снявшая больше всего фильмов и получившая больше всех призов. В картине снималась и ее собака Тина, которую Марта обожала просто до безумия. Как-то говорю: «Если у меня будет собака, тоже назову ее Тина». Заодно спросила, почему ее так назвали? Она была похожа на таксу — маленькая, с короткими ножками, только еще смешнее. Выяснилось, что Мессарош очень любит Тину Тернер и назвала собаку в ее честь; кроме того, она хотела, чтобы у ее четвероногой малорослой Тины пропал комплекс неполноценности: ведь Тернер высокая, длинноногая!
Откуда взялась моя Тина? У нас с Димой есть друзья, замечательные люди, которые на Рублевке держат питомник для бездомных собак. Всех подбирают, выхаживают, лечат, кормят — просто молодцы! Ребята знали, что я давно мечтаю о собаке, и однажды — это было лет шесть назад — предложили: «Не хочешь посмотреть одну собачку? Мы недавно ее подобрали, ей пять месяцев всего». На самом деле они подобрали ее в ужасном состоянии, с трудом выходили. И вот привозят мне в первый раз Шоколадку — так они ее назвали — просто показать, познакомиться, посмотреть, как псина будет себя вести.
Дима тогда был в отъезде. Пока мы с ребятами болтали, я наблюдала за собакой. У меня есть игрушка, которую трогать запрещено, и вдруг я вижу: она направляется прямиком к этой игрушке. Я — за ней и спокойно так, вежливо говорю: «Тина, — я уже решила, что назову ее Тиной, — к ней прикасаться нельзя. Если тебе не трудно, отойди, пожалуйста, от игрушки». И представляете, она поняла! Тотчас отошла. Ни разу за шесть лет к этой вещи не прикоснулась. Она вообще понимает только уважительный тон, на нее нельзя кричать, грубо с ней разговаривать.
Потом смотрю, Тина исчезла. Оглядываюсь — где собака?
Пошла я свою гостью по комнатам искать и обнаружила в гардеробной. Сидит собака у зеркала, замерев и наклонив головку, — себя разглядывает. Долго-долго уже сидит, ни на что больше внимания не обращает и не шевелится. Ну, думаю, вся в меня! Я тоже не могу существовать без зеркал, но вовсе не потому, что обожаю любоваться собой, как многим кажется. Это такая форма клаустрофобии: когда долго не видишь в зеркале своего отражения, возникает навязчивый страх потерять себя, словно ты и не существуешь вовсе.
Поэтому я люблю помещения с зеркалами. Раньше этого стеснялась, про меня говорили, мол, «Дроздова без своего изображения никак обойтись не может!» А я вовсе даже не всегда получаю удовольствие от собственного изображения в зеркале, чаще — и вовсе не получаю. Например, во время беременности я поправилась на тридцать килограммов. Вот уж удовольствие было себя разглядывать!
Но вернемся к Тине... Она примерно минут сорок у зеркала просидела! Совпало наше такое странное, непонятное качество. Я хотела собаку сразу оставить, но надо же было Диму спросить. Звоню ему, он говорит: «Подожди, не торопись, пусть ребята заберут пока ее обратно в питомник. Вернусь — и мы решим!»
Ребята Тину забрали, а потом звонят и говорят: она всю дорогу скулила — никогда с ней такого не случалось! Скулила и явно просила, чтобы ее вернули обратно. Ну я и сдалась... Привозят Тину ко мне снова: взаимная радость, все замечательно, и вот ее первая ночь у нас в доме. В какой-то момент я в ужасе проснулась, оттого что что-то липкое мне в нос тычется и чей-то хвост бьет по лицу. Сначала я перепугалась: «Боже мой! Что я сделала?! Дима меня убьет, ведь так теперь каждую ночь будет!» А сейчас неизвестно, кто Тину больше любит — я или он...
— Тина поладила и с вашим сыном?
— Она помогала его воспитывать. Елисей рано научился ползать, причем очень быстро. И вот ползет он, как ракета, куда не надо, Тина хватает его за памперс и осторожно оттаскивает в безопасное место. Но вообще она жутко меня к сыну ревнует. Когда он ко мне подбегает — Тина рычит. Если я прилегла отдохнуть, первой летит ко мне Тина, а уже потом подтягивается сын. Но Елисей относится к происходящему с пониманием, даже, можно сказать, с юмором. Например, спрашивает: «Можно Тину погладить?» — «Погладь конечно». Но Тина рычит. Тогда Елисей говорит: «Ладно, потом поглажу...»
Знаете, мне раньше в голову не приходило, что животные могут быть опасны, я совершенно отчаянная в этом смысле была, могла самую страшную собаку обнять, руку к ней протянуть. Но одна история меня научила-таки осторожности. Как-то гуляю с Тиной — она у нас только появилась. На улице слякоть, лужи, вдруг откуда ни возьмись вылетает оскалившийся пес и бросается на Тину. Не помню как, но дрожащая, перепуганная Тина мигом очутилась буквально у меня на голове.
Мимо проходят равнодушные люди, хотя видят, что я кричу, отбиваюсь от злобного пса, что у меня сумки, собака на руках... Тут во мне что-то такое проснулось, о существовании чего я сама в себе не подозревала. Я, кажется, начала на нападавшую собаку гавкать, отчаянно ругалась с ней на ее же языке, и... она убежала. С тех пор смелости у меня несколько поубавилось, особенно при виде своры бездомных псов. А однажды из-за собаки со мной приключилась прямо-таки трагическая история...
По разным причинам я не хотела сниматься в продолжении «Бандитского Петербурга», однако режиссер Бортко настаивал. Если бы он сам снимал, я бы не сопротивлялась, но поставили другого режиссера. Вдобавок так совпало, что в «Совеременни-ке» мы как раз выпускали спектакль «Три сестры».
В конце концов меня уговорили, хотя все во мне было против. Итак, Питер, первый съемочный день. Режиссер говорит: «Давайте поставим в кадр собачку». Там в эпизоде — дом, калитка, ну и почему бы не сидеть собаке? С соседнего двора привели кавказскую овчарку. Поначалу все шло нормально, а потом по сцене начался шум, гам, а собаки этой породы криков и суеты не любят. В какой-то момент вдруг пес ни с того ни с сего кинулся ко мне и вцепился в ногу. А у меня мало того, что пониженный болевой порог, так еще и трое штанов надето: на дворе-то зима, мороз, а на холоде боль вообще слабее ощущается.
Словом, боли от укуса я почти не почувствовала. Щелкнула собаку по носу, и та отскочила в сторону. Мы спокойно досняли сцену, и только потом я ощутила: нога что-то сильно болит. В гримерке сняла брюки, а у меня... след от четырех клыков и нога прокушена почти до кости! Гримеры перепугались, залили рану спиртом, ваты побольше налепили. А дело было перед самым Новым годом — столы накрыты, банкет, меня ждут. Я оделась, вышла, какие-то слова поздравительные сказала и сразу на самолет — домой, в Москву. В самолете чувствую: нехорошо мне... Попросила у стюардессы анальгин, кое-как долетела.
Диме сначала говорить не хотела вообще, пройдет, думаю, но потом все же рассказала. Он меня в больницу отвез — там врачи за голову схватились. Уколы от бешенства, уколы от столбняка, от воспаления! Ужас! От этих уколов еще и гормональный фон сбивается, а я ведь все ребенка мечтала родить! В общем, кошмар. К тому же надо было ту собаку отыскать и убедиться, что она не бешеная. Всех на ноги подняли, собаку нашли. Слава богу, она оказалась здоровой. Дима был в такой ярости от этой истории и от поведения людей на съемочной площадке — ведь они сразу должны были вызвать «скорую», а не спирт с ватой на рану лепить! Словом, потребовал у меня номера телефонов, позвонил и сказал, что я в картине больше сниматься не буду.
— Судя по всему, ваш муж Дмитрий Певцов — человек решительный и готов за вас в огонь и в воду. А он не ревнив?
— Раз у нас сегодня разговор о животных, то я вам расскажу про соперничество Димы и... кота. Это было в 1991 году, вскоре после нашего знакомства с Певцовым на пробах картины «Прогулки по эшафоту». Я тогда жила в неприглядном общежитии театра «Современник»: длинный коридор, семнадцать человек соседей. Поначалу даже стеснялась Диму туда пригласить. Жили мы в семиметровой комнате, он спал на матрасе, а я — на кровати у окна. Через нас весь животный мир проползал: тараканы, мыши, кого только не было!
У тогдашнего завлита театра, который тоже жил с семьей в этом общежитии, был кот Джерри, толстый, наглый и очень общительный. В пять утра он открывал лапой мою дверь, забирался ко мне на грудь и засыпал. Однажды я не выдержала, взяла его за шкирку и выкинула за дверь. Кот оказался гордым, оскорбился и пометил мои любимые туфли. Туфли тогда у меня были единственные, и я решила наглецу отомстить, хотя потом поняла, что только раззадорила кота еще больше.
В общем, пригласила я Джерри в гости и угостила рюмочкой... валерьянки, после чего выпроводила в коридор. Боже, что с ним было! Он бегал чуть ли не по потолку, забыл, что кастрирован — вопил, царапался, рвался на крышу. После этого он пролезал в мою комнату постоянно, надеясь, что я снова его угощу. Но вот у меня появился Дима, и они с котом явно не приглянулись друг другу — очень меня ревновали. Дима победил, потому что кот в какой-то момент окончательно разобиделся и перестал меня навещать.
— А вы мужа ревнуете?
— Только чтобы показать, что он мне небезразличен. Хотя я очень влюбчивая. Очень! Правда, могу влюбиться так, что человек об этом даже не узнает. На день, на час. Могу влюбиться в цветок, ну и, конечно, в собаку, кошку, птицу.
— При вашей любви к животным в зоопарк ходите?
— Случается. Но там мне становится так за зверей обидно, что хочется взять, например, всех слонов и отпустить на волю —погулять...
Беседовала Елена Головина
