Если в Петербурге заглянуть по адресу, улица Рубинштейна, 23, можно увидеть памятную табличку: «В этом доме жил писатель Сергей Довлатов». Но вовсе не это здание, не этот город и даже не эта страна стали его последним пристанищем.
Из Советского Союза писателя Довлатова никто не гнал. Да, не печатали. Прессовали, не давали быть свободным художником, как того требовала его душа. Но в целом, и так считают многие друзья Сергея Донатовича, он мог остаться, если бы захотел. Однако не остался. И кто знает, сколько раз жалел об этом?..
Пограничники смотрели с молчаливым укором. Этот идущий последним пассажир вел себя странно. Медленно шаркал по летному полю, держа в руках початую бутылку водки. А когда дошел до трапа, повернулся спиной к самолету и стал подниматься по ступеням задом наперед. Причем на каждой останавливался, махал руками, чему-то улыбался, ухмылялся. Потом вдруг улыбка исчезала с его губ, а в глазах появлялось отчаяние. Когда он, наконец, исчез в салоне самолета, персонал выдохнул. Рейс «Ленинград-Вена» был готов к отлету.
Летел Довлатов неспокойно. Ведь позади - целая жизнь, а впереди маячила неизвестность. В Ленинграде оставалось все: любимая квартира, куда так часто наведывались гости, дорогие друзья, которые были не прочь за рюмкой водочки обсудить несправедливость жизни. В памяти невольно всплыли дружеские посиделки - теплые, откровенные...
Вместе с этим позади оставалась и боль - от нереализованное™, непонятое™, преследования. Довлатов помнил, как однажды заболел и принялся лечить простуду известным народным методом - водкой. Получалось неплохо, но и от медицинской помощи писатель все же отказываться не стал. Однако приехавший фельдшер тут же сообщил о пьяном пациенте куда следует. Сотрудники КГБ, не первый год следившие за писателем, печатавшимся на вражеском Западе, уже потирали руки. Все, что им оставалось, - припугнуть Сергея разок-другой. Последней каплей стал арест на 15 суток...ни за что. А в деле написали: «Спустил с лестницы милиционера, пришедшего проверить документы».
Довлатов понимал: ему здесь больше не рады. Он хотел быть услышанным, но его не печатали. Работа с зарубежными издательствами тут же пресекалась
- нельзя. Сергей искал выход и, кажется, нашел...
С такими мыслями он, его мама Нора и любимый фокстерьер Глаша 24 августа 1978 года приземлились в Вене.
На целых полгода жилищем семьи Довлатовых стал номер в отеле «Адмирал». Они не бедствовали
- спасало ежемесячное пособие. Причиной задержки в Австрии стала банальная бюрократия. Сергею необходимо было пройти собеседование в американском посольстве, вот только никто его туда не вызывал. Оставалось лишь ждать...
Терять времени даром Довлатов не стал. Познакомился с русскими эмигрантами, проживающими в Вене. На встречах с ними читал свою прозу, следил за реакцией и - расстраивался: их литературный уровень оставлял желать лучшего. Не было той теплоты, отдачи, которая чувствовалась в домашних стенах. Переехавшие на Запад будто успели измениться, и теперь их с большой натяжкой можно было считать по-настоящему русскими.
Дела продвигались медленно, пособия сократились, а взять денег было неоткуда. За писательство Довлатову никто не платил. Наконец 22 февраля 1979 года он отбыл в Соединенные Штаты. Прилетев в Нью-Йорк, тут же решил найти «своих» и поселился в русской колонии - районе Форест-Хилс.
Писатель встретился с женой Еленой и дочерью Катей. И довольно быстро осознал: здесь - не как в России. Тут либо трудишься, либо просто прозябаешь. Супруге удалось устроиться корректором, но платили немного, поэтому пришлось подключаться и Сергею.
С 1980 года Довлатов издавал собственную газету для эмигрантов «Новый американец». Он был и главным редактором, и основным автором, и идейным лидером. Издание продержалось на плаву около двух лет, что довольно долго. Более того, стало самым читаемым среди русских, живущих в Штатах. Довлатова начали печатать.
В 1978 году американцы смогли подержать в руках первую книгу Сергея Довлатова, напечатанную в США. Она называлась «Невидимая книга». За ней последовали тиражи изданий «Соло на ундервуде», «Зона», «Заповедник», «Наши». Каждое новое произведение, напечатанное на бумаге, было знаком для Сергея: значит, он не ошибся, приняв решение уехать.
Рассказами Довлатова заинтересовались, причем не только русские эмигранты, но и коренные жители. Он писал про родной Союз, при воспоминании о котором сквозили и обида, и боль, и ностальгия. Все эти истории или происходили с ним, или теоретически могли бы произойти. Рассказывал все без утайки - так, как есть. Эмигранты как свежие пирожки расхватывали его прозу, желая почувствовать неповторимый «вкус» родины, которую они когда-то покинули.
Настоящим успехом в 1980-е годы стало приглашение печататься в легендарном американском журнале The New Yorker. До Довлатова такой чести удостаивался лишь Владимир Набоков. Многие знаменитые американцы (например, писатель Курт Воннегут) подобной возможности были лишены. За один из рассказов издание заплатило Довлатову хорошие деньги - 4000 долларов.
А что же на Родине? Там Довлатова вспоминали разве что друзья. Читатели знали его плохо - в основном по самиздату. Книги, печатавшиеся в Америке, до них не доходили. Сергей понимал, что ему стоило бы начать писать по-английски, чтобы расширить свою аудиторию и найти отклик у американских читателей. Но желания не было...Язык он знал, однако говорил на нем неохотно, а уж излагать мысли по-английски тем более не хотел: «На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать...»
12 лет жизни в Америке подарили литературе 12 книг Сергея Довлатова. Многие из них он переписал из своих ранних заметок и набросков. А те, что были созданы в СССР, запретил публиковать в каком-либо виде. Таково было его желание, которое задокументировали в завещании писателя.
За эти годы он не стал американцем, да и не стремился к этому. Довлатов так и остался русским, который волею судеб не живет в собственной стране. Как оторванный лист, занесенный в чужие края. Когда его спрашивали о национальности, он гордо отвечал: «По профессии я русский!»
В Америке Довлатов до последних дней работал. Занимался писательством, хотя сам писателем себя не считал - скорее, рассказчиком. Но помимо создания новых книг ему также приходилось трудиться в сфере журналистики - надо было как-то обеспечивать семью, а гонораров за произведения не всегда хватало. Возможно, он ожидал от Америки больше - денег, славы, почитания, в конце концов. Но ни того, ни другого, ни третьего ему не досталось. В этом Довлатов сам себе не раз с горечью признавался. А потом добавлял: «Если бы меня печатали в России, я бы не уехал».
Умер писатель в машине скорой помощи. Врачи старались доставить пациента с подозрением на сердечный приступ в больницу как можно скорее, но не успели. Ему было всего 48 лет. Многие потом спорили: прожил бы он дольше, если бы остался на родине? Риторический вопрос. У писателя был выбор, и он его сделал.
