Даниил Хармс здоровался со столбами, прикидывался сумасшедшим, расхаживал голым перед окнами на радость соседям. Но главное - терпеть не мог детей, для которых всю жизнь писал.
Свою судьбу Хармс предсказал еще в 21 год. Тогда в дневнике он написал: «По всей вероятности, моя жизнь пройдет в страшной бедности, и хорошо жить я буду, только пока я дома, а потом, может быть, если доживу до 35-40 лет».
Даниилом назвал мальчика отец, который был верующим человеком и почитал пророка Даниила. В сочетании с фамилией Ювачев имя звучало оригинально.
На свет мальчик появился 30 декабря 1905 года, сам он любил говорить, что родился 1 января. Объяснял: его отец очень хотел получить сына в качестве подарка на Новый год.
Рассказывая о своем детстве, Даниил не уставал придумывать небылицы. Видимо, чтобы вовсе запутать окружающих, позже и публиковаться начал под псевдонимами. Всего их было около 40. Один из самых оригинальных - Карл Иванович Шустерлинг, а самый упоминаемый -Хармс.
Откуда взялся псевдоним Хармс? То ли из французского, где charm означает «чары, обаяние», то ли с английского, от harm - «вред, несчастье». В конечном варианте Даниил добавил букву «с» в конце - наподобие «Холмс», так как Шерлоку Холмсу он очень симпатизировал. Возможно, потому и весь стиль его так был похож на истинно английский. Хармс появлялся на людях в клетчатом пиджаке, брюках гольф, рубашке с галстуком. На ногах желтые туфли, из которых выглядывали высокие клетчатые носки. Карман украшала цепочка от часов, а во рту неизменная трубка. Казалось, он вынимал ее разве что на ночь.
Хармс не только выглядел странно, но и вел себя соответствующе, любил эпатаж. Никто не мог разгадать, что в его образе подлинное, а что нет.
Окружающие замечали у него нервный тик, хотя подозревали, что даже он - ненастоящий. Возможно, именно тяга к экстраординарности заставляла Даниила то морщиться, то подмигивать, то хмуриться ни с того ни с сего.
Хармс мог прийти в компанию, встать посреди комнаты и вдруг... снять штаны. Все присутствующие охали и лишь потом замечали: под снятыми штанами есть еще одни.
Его вполне можно назвать вундеркиндом. Читать научился, когда ему не было и пяти. И еще в школьные годы начал сочинять стихи.
Интересно, что писать для детей Хармс не собирался. Он интересовался взрослой литературой, активно участвовал в ленинградской поэтической жизни, выступал на сцене со своими и чужими стихами, даже стал создателем литературного объединения ОБЭРИУ. Но судьба строила на него свои планы.
... Непростые 1930-е. С каждым месяцем освещать острые политические темы, которые предпочитали Хармс и его товарищи, было все опасней. Можно было не только попасть под запрет, но и сгинуть. Писатель маскировал свои записи с помощью значков, каждый из которых обозначал ту или иную букву. И все же боялся, что однажды найдется умник, который их расшифрует. Не было иного решения, кроме как податься в... детскую литературу. Руку помощи протянул Самуил Маршак, он привлек Даниила к работе в ленинградском отделе издательства детской литературы «Детгиз».
Большинство коллег Хармса для юной аудитории писали спустя рукава - им просто нужны были деньги. А он вкладывал душу, хотя искренне не любил ребятню. Например, мог сказать: «Травить детей жестоко, но ведь надо же что-то с ними делать!»
Поэт старался как можно реже общаться со своими маленькими читателями, но те, напротив, не отходили от него ни на шаг. Он притягивал детей как магнит! Малышня, словно завороженная, слушала его выступления со сцены, а потом гуськом шла за Хармсом до самого подъезда его дома. Тот плевался, ругался, однако сделать ничего не мог. Мистика какая-то!
Хармс не только писал стихи: он еще и переводил иностранных авторов. Печатался в детских журналах «Чиж», «Еж», «Сверчок». Но однажды, то ли по оплошности, то ли намеренно, позволил себе разместить совсем не детское стихотворение. Как раз в те годы, когда вокруг бесследно исчезали люди, пропадая в застенках и лагерях НКВД, Хармс написал стих «Человек из дома вышел». Вышел и не вернулся...
Завуалированный посыл ему не простили, и в детскую литературу двери закрыли. Это был уже не первый раз, когда свою жизнь писателю приходилось буквально обнулять. Несколькими годами ранее его и еще нескольких коллег арестовали за участие в антисоветской группе писателей. Ему грозило три года лагерей, но будто чья-то невидимая рука исправила в приговоре лагерь на высылку в Курск. Повезло...
За плечами у Хармса остались тюрьма, ссылка и годы непризнания и простоя. Говорят, в самые непростые времена писателя спасала религия. Вот только какая? Его видели и в православном храме, и в буддийском дацане, и в католическом костеле.
Нередко Хармс приходил в часовню Ксении Блаженной, чтобы получить благословение святой. При этом интересовался книгами по черной магии, эзотерике, участвовал в спиритических сеансах.
Однажды друг Александр Введенский подбил его понюхать эфир. После необычного опыта Хармс стал строить догадки: «Возможно, путем эфира можно перенести свое восприятие в иную часть мировой истины». К счастью, писатель вовремя сообразил, что экспериментировать с наркотическим веществом весьма опасно.
Друзья вспоминали: невозможно представить себе более мнительного человека. Встретив на улице горбуна, Хармс разворачивался и возвращался домой. А прежде чем выпить алкоголь, опускал в бокал аметист. Считал, что камень убережет его от сильного опьянения.
Когда Германия напала на Польшу, развязав Вторую мировую войну, Хармс понял: в конфликт втянется и СССР. Он и ранее точно предсказывал будущее. Так, увидел смерть матери во сне - и та действительно скоропостижно скончалась от туберкулеза. Теперь же Хармс пугал: он «видел» бомбежки в родном Ленинграде. Позже говорил, что город ждет судьба английского Ковентри, который также пострадал от бомб. При этом знал, что из этого конфликта его народ выйдет победителем: «Ленинград решит судьбу войны, а немцы увязнут в этом болоте».
Благодаря пророчествам Хармса многие его приятели вовремя выехали в безопасные места. А он с супругой Мариной Малич остался в Ленинграде.
Когда Марину собирались отправить рыть окопы, Хармс понимал: это ее убьет. Отчаявшись, он отправился на могилу отца и долго молил его о чем-то. Дома попросил жену запомнить два слова - «красный платок». Их она должна была повторять, отправляясь на принудительные работы. Марина так и сделала, и ее... отпустили.
Помня о доброте Хармса, она не забывала мужа, когда его поместили в психбольницу тюрьмы «Кресты». В 1941-м писателя в очередной раз арестовали за «пораженческие настроения». Ранее он уже прикидывался сумасшедшим, чтобы избежать преследования, вот и в этот раз расстрел ему заменили принудительным лечением.
В тюремной больнице условия были тяжелейшими. Арестанты голодали, а супруге удавалось передавать Хармсу лишь жалкие крохи. Когда она пришла в очередной раз, ее кулечек не приняли: «Умер 2 февраля».
Хоронили арестантов в общих могилах, потому и определить точное место упокоения Хармса невозможно. «Где-то на Пискаревском...» - отвечают исследователи. Если точнее - в одной из двух огромных братских могил. Мастер абсурда, даже после смерти он оставил нам загадку.
