Одно дело - умереть, не зная, когда этот час наступит. Совсем другое - мысленно готовиться к последнему вздоху, ожидая, что он может случиться в любой момент. Именно так уходили Романовы...
Тропинка была короткой, но если пройти ее пару десятков раз, казалась бесконечной. Откуда-то на дорожке появился кусок торфа.
- Не изволите ли убрать?
- Чай не барин, сам уберешь!
Статный человек с гладко причесанными усами молча подошел и носком сапога отодвинул грязь с дороги. За месяцы ссылки бывший император Николай II уже смирился с подобным обращением.
Романовы вошли в Ипатьевский дом в Екатеринбурге 30 апреля 1918 года.
Огляделись, тяжко вздохнули: понимали, что, возможно, именно это место станет их последним пристанищем.
После отречения Николая II от престола в феврале 1917 года царскую семью в покое не оставляли. Сначала посадили под домашний арест в Царском Селе, затем отправили в Тобольск, а после сюда - в Дом особого назначения. Вслед за Николаем Александровичем последовала его супруга Александра Федоровна и их дети - дочери Татьяна, Ольга, Анастасия, Мария и сын Алексей. Унаследовавший по линии матери гемофилию, мальчик был слаб и боялся любого ушиба или пореза - они могли стать для него последними. По прибытии в Ипатьевский дом он уже не мог ходить: отцу приходилось носить 14-летнего сына на руках.
Участь своих хозяев решили разделить и слуги. Вместе с Романовыми в Екатеринбург отправились повар Иван Харитонов, его помощник Леонид Седнев, комнатная девушка Анна Демидова, лакей Алоизий Трупп и доктор Евгений Сергеевич Боткин. Здесь, в ссылке, стерлись все границы. Близкие друг другу, пусть не по родству, но по убеждениям, семья и слуги стали еще сплоченнее. Впереди их ждали 78 дней почти тюремного заключения.
Четыре комнаты с меблировкой, горячей водой и прочими бытовыми удобствами. Здесь можно было жить вполне сносно, если бы не одно «но» - за членами семьи денно и нощно наблюдала охрана. Чувствуя вседозволенность, надзиратели измывались над царем и его близкими как хотели. Императрицу попрекали сожительством с Распутиным. До того довели, что она перестала выходить из своей комнаты, боясь унижения и мучаясь головными болями. За княжнами следовали по пятам, заходя чуть ли не в уборную, чем сильно их смущали. Девушки, воспитанные по иным канонам, краснели и втайне ненавидели своих тюремщиков.
Самого Николая Александровича именовали сухо - «гражданин». Поначалу он даже не откликался - просто не знал, что обращаются к нему.
Нормой здесь было ворваться к семье во время обеда, сесть с ними за один стол и залезть ложкой в чью-либо тарелку. «С вас довольно!» - с издевательским хохотом объясняли пленникам. Обед приходилось заканчивать.
Сложнее всего давались лишения, связанные с гигиеной. Привыкшие к чистоте, Романовы с ужасом узнали, что принимать ванну и менять одежду каждый день не смогут. Им попросту не дали на подмогу прачку, которая стирала бы эту гору белья. Княжны решили сами взяться за дело. «Не могли бы вы мне дать инструкцию по стирке?» - наивно спросила одна из них у охранников. В ответ услышали лишь гогот. Вскоре сестры обратились и к поваренку, попросив его научить их простейшим блюдам. С каким удовольствием несли они отцу хлеб собственного приготовления! А тот в своем дневнике коротко отметил: «Недурно».
Несмотря на измывательства, царская семья держалась спокойно и с достоинством. Хотя гулять разрешалось не более часа в день, каждый старался использовать это время сполна. Николай Александрович выносил на руках из дома сына Алексея, сажал в коляску и возил по саду. Они любовались цветами, о чем-то говорили, но чаще молчали, будто понимая друг друга без слов. Когда погода не позволяла гулять, Романов-старший читал -все больше Толстого да Салтыкова-Щедрина, иногда Евангелие. Чтобы тело не разленилось, колол и пилил дрова. Дочери музицировали, вышивали, молились. По вечерам семья собиралась в полном составе поиграть в нарды.
Пока никто не видел, Александра Федоровна зашивала в свои наряды и в лифы платьев дочерей драгоценные камни. Не хотела, чтобы что-то, по праву принадлежащее их семье, пропало. Романовы уже понимали: ничего хорошего их не ждет. Тучи начинали сгущаться.
В одной из продуктовых посылок, которые часто передавали монахини Ново-Тихвинского монастыря (и которые в большинстве случаев разворовывала охрана), оказалась записка с предупреждением. Пленникам советовали опасаться ночных гостей, и несколько ближайших ночей семья провела в одежде, боясь ложиться спать. Потом выяснилось - писали не друзья, а провокаторы. Хотели проверить, насколько узники готовы к побегу. Им показалось, что готовы.
Расстрел семьи Романовых
4 июля 1918 года в Ипатьевском доме сменился комендант. Место занял Яков Юровский, которого за глаза все тут же прозвали палачом. «Этот тип нравится мне все менее», - спустя несколько дней записал в дневнике Николай Александрович.
Обстановка накалялась. Романовы спали плохо, уже с вечера ожидая прихода своих убийц. В том, что они придут, никто не сомневался. В ночь с 16 на 17 июля, чуть позже полуночи, с улицы донесся грохот. К Ипатьевскому дому подъехал большой грузовик - как выяснится позднее, для вывоза тел казненных. Доктору Боткину приказали спуститься вниз вместе с царской семьей и слугами. «Наверху небезопасно, следует пройти в подвал», - солгали охранники.
Мучительно долго Романовы собирались. Женщины прихватили с собой подушки: если будут стрелять, подушки, возможно, задержат пули. Княжны для уверенности взяли собачек, крепко прижав к груди. Молча прошли в подвал. Каждый мысленно считал ступени. Ровно двадцать три. Надежда таяла с каждым шагом...
В небольшой подвальной комнатке пленников тут же распределили. На стулья усадили Александру Федоровну и Алексея, который не имел сил стоять. Остальные в два ряда встали за ними (кроме поваренка, который ранее был удален из Ипатьевского дома). Юровский медленно оглядел присутствующих, гадко усмехнулся, достал бумагу. «Николай Александрович, - обратился он к царю, -ваши друзья и родственники пытались организовать вам побег, но у них ничего не вышло. Теперь же вас приказано расстрелять». Кто-то из княжон охнул, послышался сдавленный вскрик, а сам Романов только и успел переспросить: «Что, простите? Перечитайте еще раз».
Вместо ответа на улице раздался рев заведенного грузовика - чтобы заглушить выстрелы. Первым от пули Юровского замертво упал царь, затем начали стрелять остальные палачи. Повезло принять быструю смерть еще нескольким приговоренным. Княжны же умерли в муках. Драгоценности, вшитые в их платья, сыграли с ними злую шутку. Став своеобразным панцирем, камни защитили их от пуль. Видя, что девушки не умирают, Юровский приказал добить их штыками. Несчастные кричали, стонали, бились в конвульсиях... «Еще несколько таких минут, и можно было бы сойти с ума», - рассказывали потом исполнители приговора...
Прикончили и собачек
- те громко лаяли, привлекая лишнее внимание. Молчал только спаниель Джой - добрый друг Николая Александровича. Наутро, как обычно, он подошел к дверям комнат, которые должны были вот-вот открыться. Долго сидел, скреб лапами, а когда понял, что оттуда уже больше никто не выйдет, громко и протяжно завыл.
Автор: Лана Абрамова
