Иосиф Бродский - "Трутень", ставший нобелевским лауреатом

"Ни страны, ни погоста не хочу выбирать..." - писал Иосиф Бродский. Единственная «страна», которой поэт принадлежал и за которую готов был сражаться, носит название «Литература».

Трудно поверить, что еврейский мальчик, впоследствии самостоятельно овладевший несколькими языками, был неспособен справиться со школьной программой. Но ведь ушел из восьмого класса второгодником! Читал много, но не то, что полагалось. Интересовался историей, философией, религией, как завороженный ходил по старым кварталам Ленинграда.

Нанимался то кочегаром в котельной, то помощником прозектора, то матросом на маяке, то рабочим в геологической экспедиции. «Мне было все интересно, - вспоминал Иосиф Бродский много позже, - я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях».

Лет в 18, в экспедиции, он прочел в «Литературной газете» подборку стихотворений Бориса Слуцкого и понял - вот для чего он рожден: поэтическое слово. «Я заражен нормальным классицизмом...» - прозвучит в 1965 году, как манифест. Любимые авторы-учителя: Оден и Цветаева, Кавафис и Фрост, Рильке и Пастернак, Мандельштам и Ахматова.

С последней лично знаком, входит в ее «волшебный круг» молодых поэтов, немного печатается в журналах, переводит и пишет, пишет. О вечном, о любви, из-за которой терзается и страдает (художница Марина Басманова, тоненькая, гениальная, выдержанная - «одна холодная вода» то с ним, то с его другом Дмитрием Бобышевым). По-юношески бескомпромиссен, на тех, кто заигрывает с властями, смотрит свысока. И нарывается.

Февраль 1960-го, ДК имени Горького, «Турнир поэтов». На сцене появляется тощий рыжий паренек и, чуть картавя, начинает читать стихи с эпиграфом: «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» и с едкой концовкой:



Такого совприхлебатели вынести не смогли. Они начали войну на уничтожение. В 1963 году троица бездарей - «человек в сером» Ио-нин, фельетонист «Вечерки» Матвей Берман и борец за коммунистическую мораль, приторговывающий, впрочем, квартирками и пайками Яков Лернер - ваяют и публикуют в «Вечерке» пасквиль «Окололитературный трутень». О Бродском. Призывают судить мерзавца и заставить работать.

А у него выходят книги - на Западе, ему шлют приглашения на зарубежные «Битвы поэтов»... В СССР отзываются: «Настоящая справка дана в том, что И.А. Бродский поэтом не является». На суде глумятся: «А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?» - «Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?.. Я думаю, это... (растерянно) от Бога...».

И не оскорбления, подлоги, арест, психушка и суд волнуют поэта, а разрыв с Мариной Басмановой. Он пытается покончить с собой, переносит - уже под арестом - сердечный приступ. Остается в живых и отбывает в ссылку. На 5 лет. С Мариной. Читает британских поэтов, ворочает гранитные глыбы на поле и считает, что это счастливейшие годы его жизни.

Только протесты мировой интеллигенции и ультиматум «друга СССР» Альбера Камю заставили власти вернуть Бродского в Ленинград. И семь лет держать под прессом полного молчания; а когда на Западе потоком хлынули уже не подборки стихов, а книги, -вышвырнуть вон.

10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и предложили выбирать: либо «горячие денечки» (тюрьмы и карательная психиатрия), либо эмиграция. Перед отъездом поэт успел подготовить первое и до 1992 года единственное собрание своих сочинений и 4 июня вылетел тем же маршрутом, что и все неугодные до него: в Вену.

В чемодане лежали пишущая машинка, две бутылки водки для поэта Уистена Хью Одена и сборник стихов Джона Донна. Три года спустя Бродский писал:



Самолет приземлился в Вене. Единственным встречающим Бродского был Карл Проффер, американский славист и издатель. Именно он в дальнейшем будет публиковать все книги поэта в собственном издательстве «Ардис».

Что делать дальше? Предложение от Карла заинтересовало. "Ну, Иосиф, куда ты хотел бы поехать?" Я сказал: "О Господи, понятия не имею"... и тогда он спросил: "А как ты смотришь на то, чтобы поработать в Мичиганском университете?"».

Через два дня Иосиф посетил знакомого ему заочно Одена, очаровал. «Он мог быть таким милым, что через день начинаешь о нем скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась геенна и унесла его», - напишет в своей книге о Бродском жена Карла Проффера. Потом тот взял коллегу с собой на Международный фестиваль поэзии в Лондоне.

Позже США, пост «приглашенного поэта» в Мичиганском университете в Энн-Арборе и преподавание на протяжении 24 лет в шести американских и британских университетах, в том числе Колумбийском и Нью-Йоркском. История русской литературы, русская и мировая поэзия, теория стиха... Бродский появлялся перед молодыми американцами и обрушивал на их головы музыку стиха, приправляя ее требованиями: «Народ, который не знает своей истории, заслуживает быть завоеванным».

Как преподаватель он «являл собой образец того, с чем редко встречались студенты, -размышляющего вслух поэтического гения». Ровно таким он бывал на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии. Новая слава, новые, с нотами запредельной тоски и холода, стихи. Он чувствовал себя счастливым: «Все оставили меня в покое. Я вел такую жизнь, какую, полагаю, и должен вести поэт - не уступая публичным соблазнам, живя в уединении». И бесконечно одиноким: «Знаешь, я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю, что могу теперь только падать вниз...».

На Родине остались отец и мать (Иосифу не разрешат приехать даже на похороны), Марина и их сынишка Андрей, котик Яся... Поэт завел себе полосатого друга и назвал Миссисипи. Ночи его согревали женщины. Евгений Рейн вспоминает: «Его окружали семь женщин, которые были очень похожи (на Марину.), и которые сами выбирали, какая ночь кому принадлежит. Бродский в это не вмешивался...» Позже появились близкие: в 1981-м - Аннелиза Аллева, ученица, друг и любовница, «итальянский связной» Бродского, в 1990-м - Мария Соццани, жена, красавица-итальянка с русскими корнями.

Поэт говорил старым друзьям: «Я - Иосиф. Она - Мария. Может быть, у нас что-нибудь и получится». Получилась дочь, и поддержка во всех проектах, и могила в Венеции шестью годами позже. Смерть настигнет 55-летнего поэта внезапно, в ночь на 28 января 1996 года, в кабинете, за работой над двуязычным изданием греческих эпиграмм...

А до того была Нобелевская премия. Бродский искал славы: если ты гений, желательны восхищенные толпы тех, кто смог понять и приобщиться. И, в пику изгнавшей Родине, в 1987-м вынужденному эмигранту была вручена премия за «всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии». Часть ее пошла на создание культового ресторана «Русский самовар», где и сам спонсор регулярно появлялся.

Но больше всего он любил Венецию: «Если существует перевоплощения, я хотел бы свою следующую жизнь прожить в Венеции - быть там кошкой, чем угодно, даже крысой...». С 1997 года в этом, так похожем на Ленинград городе, покоятся останки поэта.

Автор: Жанна Вейкина